Большие девочки не плачут
Шрифт:
Даже рождественский день оказался более счастливым, чем это было раньше. Нэнси и Дональд были добры и с Мариной, и друг с другом. Время от времени воцарялось молчание, но то были обычные семейные паузы, когда каждый член семьи вспоминает о том, что объединяет относительно разных людей в одну семью.
— Хорошее Рождество, — сказал Дональд после ужина. — Мне очень понравилось.
И Марину, и Нэнси изумило это заявление. Согласно молчаливым стандартам Дональда, это был почти шекспировский монолог.
Марина отважилась сказать что-то более серьезное.
— Это первый рождественский
Нэнси не отрывала глаз от вязания.
— Теперь все по-другому. Раньше мы и думать не могли, чтобы сказать или сделать что-то такое, что может привлечь внимание к… ну ты понимаешь… ты была такая чувствительная. Мы боялись огорчить тебя.
Марина вспомнила, как раньше отмечали Рождество, и поняла, что ее мать права. Она всегда боялась рождественского ужина и следила за каждым отправляемым в рот куском, чтобы лишить мать оружия, которым та могла выстрелить в нее в традиционной ссоре после ужина. Она сдерживала себя, что вызывало у нее горечь и гнев, а потом истолковывала молчание как обвинение, против которого обязана была выступить.
— Не смотри на меня так! — с этих слов обычно все и начиналось.
В дальнейшем возможны были кое-какие варианты, но обычно кончалось тем, что Марина принималась кричать.
— Это не моя вина, что я толстая!
На что Нэнси преспокойно отвечала:
— А чья же?
На сей раз все было по-другому. Но в составе исполнителей произошла только одна замена. Марина вынуждена была согласиться, что напряжение последних лет возникало в основном из-за нее. Домашнюю обстановку она рассматривала как площадку для вольного боя, где первый удар всегда должна была получить она. И последний. Прежде чем продолжать разговор в серьезном тоне, предложенном матерью, Марина хорошо подумала.
— Ты ничего не сказала о том, что я пополнела.
При этих словах ее отец потянулся за своими садовыми перчатками, намереваясь скрыться в сарае.
— Прошу тебя, папа, не уходи. Я не собираюсь устраивать сцену.
Дональд неохотно сел. Он включил телевизор и, идя на уступку недовольному взгляду Нэнси, убавил звук и включил титры, надеясь, что его не вовлекут в этот разговор.
Прежде чем отвечать, Нэнси глубоко вздохнула.
— Да, я заметила, что ты немного пополнела по сравнению с тем, когда мы видели тебя в последний раз. Но, если честно, я почувствовала облегчение. Раньше ты была чересчур худой, и ты это знаешь. А как я тебе уже говорила, я теперь воспринимаю твой вес как вопрос частный, как нечто такое, что ты уже решила для себя, и я должна уважать это решение, а не осуждать.
Нэнси произнесла длинную речь, и Марина была ей благодарна. В награду она решила довериться ей.
— Когда я приехала в прошлый раз, я вела себя нечестно. В смысле того, как я сбросила лишний вес.
И она рассказала своим родителям об эксперименте с оксиметабулином. Она ничего не утаила (кроме своего загула с ученым, открывшим лекарство, — ведь это ее родители, в конце концов!). Дональд даже забыл, что собирался смотреть телевизор, так он был захвачен рассказом о коррупции и мошенничестве. Лишь
Нэнси превратилась в возмущенную мать, готовую ради защиты своей дочери броситься в бой, чтобы исправить нанесенную ей обиду.
— Мама, да забудь ты об этом. Все уже кончилось. Мне больше не нужны эти таблетки. Я даже не знаю, настоящий я принимала препарат или «пустышку», так что все могло произойти подсознательно. Да меня это больше и не волнует. Да, я тебе говорила, что примирилась со своими размерами и купилась на философию ТФБП, но это была ложь.
— Я и сама догадалась, когда увидела, насколько ты похудела в прошлом году в декабре.
— Но теперь все изменилось. Я правда все расставила по полочкам. У меня действительно больше нет с этим проблем.
Нэнси пристально посмотрела на нее и все увидела — под самой кожей Марины светился этот свет, такой уязвимый.
— Тут не обошлось без мужчины.
Это было утверждение, а не вопрос, и то, что Марина удивилась, лишь подтвердило правоту матери. Она была рада тому, что угадала, что в жизни дочери есть новый смысл. Впервые с тех пор, как Марина была ребенком, она почувствовала себя настоящей матерью.
Марина не могла больше скрывать свои новости.
— Ах, мама, он замечательный! Его зовут Пол. Он тебе понравится, я это знаю. Он такой… милый. И любит мюзиклы. И тебе, папа, он тоже понравится! Он без ума от садоводства. У него маленький дворик, но он и там работает.
Она умолкла.
— Что такое? — спросила она, удивляясь тому, что родители смотрят на нее так странно.
— Мы еще никогда не видели тебя такой, — сказала Нэнси.
— Какой?
Нужное слово нашел Дональд.
— Счастливой.
— Клянусь, ты сказала им, что я милый, — проворчал Пол.
Марина поцеловала его в глаза.
— Ну конечно. Родителям это надо говорить. Обязательно. А что я должна была сказать?
Пол заключил ее в свои объятия и принялся целовать от кончиков пальцев до шеи.
— Что я самый замечательный любовник, который у тебя когда-то был. Что ты умираешь от удовольствия. Что мы занимались любовью во всех комнатах. Ну и всякое такое.
Марина закрыла глаза и отдалась своим чувствам. В течение дня у нее минуты не было, когда она не упивалась бы радостью, которую дарил ей Пол. Он научил ее смотреть на свое тело как на средство получения удовольствия, а не как на инструмент пыток. В любовных сценах она ничем не сдерживала себя, придя к выводу, что если этому замечательному мужчине нравится каждый дюйм ее тела, то и она должна вести себя соответственно.
Она любила его и знала это. Интересно — откуда человек знает, что любит кого-то? Да просто знает, и все, как говорится. И это правда! — хотелось ей кричать. Просто знаешь, и все. А я знаю!
Она и ни в чем другом себя не сдерживала. Накануне Рождества они отправились в супермаркет и потратили почти сто фунтов на вкусную еду. Они покупали все, что хотели. Пока Марина хватала пирожные, ветчину и дико дорогую вишню, Пол выбирал бельгийский шоколад, копченого лосося, шоколадную кукурузу и шампанское.