Большие пожары
Шрифт:
Открыли второй ящик, третий, четвертый. Везде были червячки.
— Это личинки какого-то насекомого, — сказал начальник ЗУР'а.
— Да, это не медведь, — согласился Куковеров.
Они оба пристально рассматривали содержимое коробки. Милиционер открыл последнюю коробку. Несколько золотистых бабочек вылетели из коробки и закружились по комнате. Все трое с минуту молча следили за их полетом.
— Странно, — сказал начальник ЗУР'а, — в такое время человек занимается разведением бабочек.
— Посмотрите под кроватью и в корзинах, — приказал Куковеров.
В это время милиционеры
— Пожар! — заорал голос на улице.
В комнатах все заметались. Гардины над окнами, портьеры на дверях, одеяло на кровати горели одновременно. Куковеров бросился к выходу. Милиционеры поспешно потащили за ним малого. Начальник ЗУР'а выпрыгнул из окна. На площадке лестницы малый вдруг рванулся, оттолкнул милиционеров и скакнул по лестнице вниз, налету сбил с ног Куковерова и скрылся во дворе. Милиционеры, грохоча сапогами, побежали за ним. По двору бегали полуодетые люди — жильцы нижнего этажа. Из всех окон выбивало пламя. В ближней церкви зазвонил набат. В углу двора истошно завыла собака.
В восемь утра резкий телефонный звонок разбудил Куковерова. Он поспешно вскочил и, как был в одних носках, подошел к аппарату.
— Слушаю. Да. Кто? Степан Федорович Горбачев? Чем он занимается? Учитель? Какие сведения о нем? Ага! Через двадцать минут я буду у вас… Арестовать Струка?! Что вы! Это погубит все дело!
Учителя Горбачева допрашивал следователь по особым делам в присутствии Корта и начальника ЗУР'а.
Горбачев, — чернобородый, лысый, — был похож на разбойника, и, только присмотревшись, можно было заметить: он уже так устал от жизни, что уже ни на что решительное и смелое он не способен.
— Сколько лет вы живете здесь? — спросил его следователь.
— Я родился здесь, — ответил Горбачев звучным голосом, каким обычно говорят учителя. — Я уезжал только лет на пять во время войны. А с двадцатого года опять живу безвыездно.
— Участвовали вы в революционном движении 1905 года?
— Да. Я был максималистом.
— Вы, конечно, помните, что Златогорск двадцать лет тому назад горел так же, как горит сейчас?
— Конечно, помню.
— У нас есть сведения, что вас подозревали в поджогах.
— Это верно. Я был арестован по этому поводу. Меня некоторое время держали в тюрьме.
— Скажите, была ли почва для обвинения вас в поджоге?
Горбачев смутился.
— Как сказать… да, пожалуй, почва некоторая была.
— Расскажите нам откровенно, что вы знаете о тех поджогах и о вашем участии в них.
Горбачев опустил голову и некоторое время сидел молча, раздумывая.
— Мне тогда было 16 лет. Я учился в местной учительской семинарии. Мы, ученики, все были захвачены революционным движением. Каждый состоял в партии. У нас были социал-демократы и социалисты-революционеры. Я был с.-р. Однажды в наш семинарский кружок пришел
— Но поджоги, поджоги! — нетерпеливо спросил Корт.
— Поджоги? Поджоги были потом.
— Когда потом?
— Приблизительно через полгода. Сначала у нас было восстание. Мы, конечно, принимали в нем самое горячее участие. Потом победила реакция. Мы вдруг увидели, что наши мечты о социальном перевороте рушатся. И вот тогда к нам приехал странный делегат, якобы от московских максималистов. Он говорил нам: — Революция не удалась, потому что обыватель спит. Надо внести смуту в его жизнь. Он тогда проснется! — Как внести смуту? — Вышибать его из конуры, сжечь эту конуру, сделать его бездомным пролетарием, он тогда забунтует, и тогда смерть правительству и буржуям. — Нам, мальчишкам, эта мысль понравилась чрезвычайно, и мы решили действовать. В мае шестого года, в ветреную ночь, мы подожгли соляные амбары на берегу реки. Мы думали: сейчас соберется на пожар народ, мы произнесем зажигательные речи, народ бросится на полицию, на казаков, которых в то время в городе было очень много, и революция победит. Когда начался пожар, и сбежался народ, — я, замаскированный, начал призывать к восстанию. Обыватели сначала слушали. Потом кто-то заорал: «Вот он, поджигатель!» И я едва спасся. Тогда сгорело несколько кварталов. Утром мы увидели весь ужас своего дела. Мы тотчас решили, что сделали ошибку. Мы изгнали от себя московского «делегата».
— И пожары прекратились?
— О, нет! Пожары как раз запылали с особенной силой. Для всех было ясно, что кто-то поджигает город. Мы подозревали, что тут действует «делегат».
— Кто это «мы»?
— Мы — максималисты.
— Вас много было?
— Только трое… Между прочим, горели и другие города. Большой город Сызрань, например, сгорел от поджогов в течение двух дней.
— А слышали ли вы в то время фамилию Струка?
Горбачев подумал.
— Как будто… слышал. Но не могу припомнить, при каких обстоятельствах.
— Что же вы думаете о теперешних пожарах? — нетерпеливо спросил Корт.
— Я убежден, что теперь действуют какие-то недалекие люди, вроде нас, мальчиков. Мы тогда действовали во имя революции, а теперь действуют во имя контр-революции. Методы и подходы одинаковы. Я думаю, что и теперь за спинами глупых поджигателей есть какой-то «делегат» — таинственное лицо, которому очень выгодно, чтобы Златогорск горел.
— Виноват, а кто входил тогда в вашу организацию максималистов?
— Вы хотите знать фамилии?
— Да.
— Вот я входил.
— А кто был студент, так смутивший вас?
— Студент… фамилия его Куковеров. Учился в Москве.
— Теперь вы не знаете, где он?
— Не знаю.
— Посмотрите, вот этот гражданин вам не знаком?
Следователь показал рукой вправо. Горбачев оглянулся и вдруг начал медленно подниматься. Глаза у него стали круглыми.