Большие пожары
Шрифт:
Берлога только жалобно закатил глаза. Обилие впечатлений начало надоедать ему. Оно стало слишком обильным даже для присяжного репортера.
— Хорошо бы съесть яичницы с ветчиной и поспать на хорошей кровати хоть часик, — подумал он, жестоко страдая от толчков.
Вскоре автомобиль замедлил ход. Лежа на бобрике, покрывавшем пол машины, Берлога вскользь заметил, как над его головой пронесся высокий каменный столб ворот. Фиат вильнул еще раз вправо, потом влево и стал, пыхтя от тяжелого бега.
Куковеров толкнул репортера ногой.
— Вставайте,
Берлога поднялся. Автомобиль стоял у крыльца небольшого одноэтажного домика, похожего на английский коттедж. Дом имел нежилой вид.
— Чья-нибудь дача, — подумал репортер, разминая смятое тело. — Только странно, что я ее никогда не видел раньше.
Вылезая из машины, спросил Куковерова, отвечая на ранее сказанную им фразу:
— А почему вы думаете, что мне мало сумасшедшего дома? Я, кажется, не жаловался на скуку.
Куковеров пропустил иронию мимо ушей и молча показал Берлоге на дверь.
Репортер вздернул плечами и, поднявшись на крыльцо, толкнул филенку.
В передней его охватил пряный и приятный запах сухой сосны и мха, знакомый и уютный запах всех деревянных домов. В передней было пусто. Никакой мебели, ничего, что указывало бы на обитаемость дома. Вошедший за ним Куковеров открыл перед ним дверь, ведущую во внутренние комнаты. Они тоже были пусты.
— Идите, — приказал Куковеров.
Со двора послышался шум отъезжающего фиата. Берлога поглядел на анфиладу пустых комнат и повернулся к Куковерову.
— Собственно, если вы хотите меня ухлопать, — сказал он вежливо: — то я не понимаю, зачем вам утруждать себя хождением по пустым комнатам? Я думаю, здесь гораздо удобней. Здесь полутемно, а это дает полуприятную возможность не видеть крови. Говорят, вид крови неприятно действует даже на привычного убийцу. Я читал об этом в ленинградской вечерней «Красной Газете». Там всегда масса ненужных, но интересных сведений.
Куковеров усмехнулся.
— Убивать вас никто не собирается, но я нахожу, что вы слишком разговорчивы даже для газетчика. Марш!
Берлога засвистал и, заложив руки в карманы, пошел вперед. Пройдя четыре комнаты, он вступил в пятую и ахнул от удивления. Комната была несомненно жилой, — большая, она была комфортабельной, даже роскошной. Кожаный английский кабинет, два шкафа с книгами, мягкий и пушистый хорасанский ковер. Окно, выходившее на липовую аллею, было, впрочем, заделано частой решеткой, и это немного ухудшало впечатление от этого приятного уголка, особенно для Берлоги. Но все же он с особым удовольствием отметил громадный и широкий кожаный диван.
От вида дивана на измученную душу Берлоги снизошло вдруг ясное спокойствие. Он потянулся и спросил Куковерова.
— А как насчет квартплаты? За ваш счет? И, вообще, на сколько времени я получаю эту жилплощадь?
Куковеров, прищурясь, посмотрел на репортера.
— Это будет зависеть от вас. Если вы согласитесь написать под мою диктовку письмо Куковерову, вы можете уйти отсюда очень скоро.
Ноги репортера подкосились и он шлепнулся на вожделенный диван, широко распялив рот и глаза.
— Письмо Куковерову? Да разве вы… не Куковеров?
— Не совсем, — ответил собеседник.
— Значит… значит мне не померещилось, что я видел там на дороге другого вас, то есть другого Куковерова, то-есть нет… тьфу, наконец, да кто же здесь настоящий во всей этой истории?
Второй Куковеров помолчал, озирая Берлогу как будто с сожалением.
— Запомните себе, что в этом мире нет ничего настоящего. Все зависит от вашего собственного представления о мире. Вы поймете это, если читали Шопенгауэра, — сказал он, наконец.
— К чортовой матери Шопенгауэра! Я хочу спать, — огрызнулся Берлога: — иначе я действительно сойду с ума.
— Вы можете спать, сколько вам угодно. Но раньше мне нужно узнать, согласны вы написать письмо Куковерову?
— Какое? — спросил репортер, истерически зевая.
— Очень простое. Вы пригласите Куковерова к себе на свидание. Вы напишете ему, что вы захвачены злоумышленниками, но что вам удалось найти способ сообщить о себе, что вы просите Куковерова, если он хочет раскрыть причины пожаров, притти к вам, но только одному и даже переодетому, так как за местом, где вы находитесь, следят, и малейшая неосторожность, вроде появления представителей власти, может стоить вам жизни. Вы укажете Куковерову тайный проход в ваше убежище, который вам удалось случайно узнать. Исполнив все это, вы получите свободу. Если откажетесь — я запру эту дверь на ключ и лет через десять вас откопает здесь какой-нибудь археолог.
Несмотря на усталость и молоточащий треск в голове, Берлога с репортерской быстротой сообразил положение.
— Я вовсе не хочу еще попадать в музей в качестве экспоната машинного века, — ответил он. — Я согласен писать все, что вам угодно. В конце концов, — прибавил репортер с ядовитой иронией, — мне совершенно безразлично: писать или не писать. Я ведь не имею даже чести знать, кто из вас настоящий Куковеров, и кто из вас жулик, а кто порядочный человек, и что вообще вам от меня нужно.
— Вы обладаете здравым смыслом, — обронил второй Куковеров: — садитесь и пишите.
Берлога медленно и распущенно сел за стол. Но нервы его напряглись и приготовились к действию.
— Итак, — сказал собеседник, придвигая бумагу и чернильницу, и наклонившись вплотную к Берлоге. Берлога чуть скосился в сторону собеседника и, быстро вскинув руки, с силой опустил их на голову второго Куковерова. Голова с размаху хряснула носом и зубами о край стола. Берлога хватил по ней вторично. Человек застонал и сунулся под стол. Берлога вцепился ему в горло. Услышав затихающий хрип, снял руки и огляделся. Сорвав с окна портьеру, он закатал в нее полузадушенного и завязал шнурами. Взгляд репортера пробежал по дивану. Он поднялся, подошел и приподнял сидение. С трудом подняв тело, он запихал его в ящик и опустил крышку.