Большие следы
Шрифт:
— Солдаты-следопыты подойдут с наветренной стороны и погонят дичь.
Ван Делден издал резкий смешок.
— Вы операторы? Так вот, позаботьтесь, чтобы после моего выступления у вас в камерах было вдоволь пленки. Вы сможете снять одного слона, и это зрелище поразит вас куда сильнее, чем все то, что сможет предложить вам мистер Кимани.
— Не этого ли слона мы слышали прошлой ночью? — спросил Эйб. — В окрестностях казармы кто-то визжал и вопил, поэтому мы не спали, когда вы пришли.
Ван Делден кивнул своей большой, похожей на львиную головой.
— Да, там был слон. Тот самый, про которого мне рассказывала Мери…
Незадолго до десяти мы все пошли в столовую. Столы были сдвинуты в сторону, а стулья расставлены рядами, комната уже была наполовину заполнена. Мы нашли себе местечко с краю, и Кен установил «болекс» на треногу. Моей главной задачей была магнитная запись… Но когда встал сэр Эдмунд Уиллоби-Блэйр и я прослушал свою запись его речи, мне, стало ясно, что все в порядке. Чистым сильным голосом он кратко суммировал все точки зрения, высказанные делегатами вчера.
Министр закивал и заулыбался. Он сидел рядом с председателем, в роскошном синем костюме. На темной руке, лежащей на колене, поблескивало золотое кольцо.
— Трудностей, как я понимаю, три, — продолжал выступающий, — прежде всего это последствия затяжной изнурительной войны. Во-вторых, оскудение и иссыхание почвы из-за длительного землепользования и миграций, и все это в краю с очень высокой рождаемостью, где рост населения сопровождается притоком беженцев. Целые племена вынуждены уходить в другие места или расширять свои территории. В-третьих, здесь оседают кочевники из пораженных засухой районов и начинают заниматься земледелием. Сегодня, в последний полный день работы конференции, мы обратим внимание на практические вопросы, а после полудня посетим места, где, как мне говорили, все еще сохранились дикие животные, которых, по мнению министра, можно сберечь. Другими словами, с точки зрения государства вполне возможно создать национальный парк или заповедник. — Он взглянул на сидящего рядом человека в синем. — Но мы не должны забывать, что мистеру Кимани еще предстоит убедить своих коллег из правительства и военных принять эту идею. — Председатель вновь повернулся к слушателям и заговорил, медленно и выразительно, чтобы придать вес своим словам: — Поэтому я попросил бы вас не обрекать его усилия на неудачу и не принимать сегодня вечером на заключительном заседании таких резолюций, которые он просто не сможет поддержать. Оба оратора, которые выступят сегодня, — люди дела. Один из них, Алекс Кэрби-Смит, ученый с мировым авторитетом, специалист по диким животным, и, что еще более важно, благодаря своим заслугам в недавней войне он пользуется расположением нынешнего правительства Федерации.
Произнося эти слова, председатель посмотрел на Кэрби-Смита, расположившегося возле веранды. Горстка сидевших с ним рядом людей захлопала в ладоши, и он благодарно улыбнулся.
— Однако сначала, — продолжал сэр Эдмунд, — я предоставлю слово Джорджу Л. Франклину из Бостонского фонда, тоже человеку дела, но в несколько иной области — в финансовой.
Франклин говорил чуть больше двадцати минут. Из него сыпались цены, факты и цифры, а закончил он заявлением: представляемый им фонд готов поддержать проект, взяв на себя 20 процентов расходов за период не менее пяти лет.
Я взглянул на часы. Было 10.25. Операторы тихонько подбирались к Кэрби-Смиту, выбирая места, чтобы заснять его идущим к трибуне. Каранджа разворачивал висевшую на стене карту.
Я чуть наклонился вперед, следя за тихо двинувшимся к двери Эйбом Финкелем. Он попал в полосу света — силуэт на фоне разбитых окон. С ним был Эрд Линдстрем, оба держали в руках камеры. Мери Делден уже вышла на веранду, откуда она могла видеть и нашу комнату, и говорящего. В руках у нее тоже был фотоаппарат.
Председатель уже приглашал следующего оратора, и Кэрби-Смит поднялся на ноги, вокруг него жужжали и щелкали камеры. Настал его миг, и майор выжал из него все, что мог, даже отвечал на вопросы, когда журналисты, утомленные ходом заседания и жаждавшие чего-то более волнующего и колоритного, начали совать ему в нос микрофоны.
— Вы когда-нибудь ездили на диких слонах, мистер Смит?
— Нет, только на носорогах, — журналистов не волновало, что это лишь шутка, они жадно глотали все, а Кэрби-Смит был бодр, почти весел, он пустил в ход все свое обаяние. Майор зашагал к трибуне, операторы — за ним.
— Поговаривают, будто вы отправитесь на север. Это правительственное задание?
— Вы все узнаете из моего выступления.
Он уже стоял у трибуны перед слушателями, улыбался, его лицо лучилось жизненной силой и уверенностью. Эйб поднял руки. Я увидел, что Линдстрем заметил сигналы, и стал ждать, глядя на нашу комнату. Кэрби-Смит уже говорил — о войне и той роли, которую вынуждены были сыграть в ней дикие животные.
— Армия на марше берет все, что может, — она кормится дарами земли. Применительно к Африке это означает дичь. Я знаю, здесь есть люди, которые считают это непростительным, но рассчитывать, что люди станут голодать, чтобы дать выжить слону, носорогу или газели, значит игнорировать собственную природу. Среди нас не найдется ни единого человека, который, будучи сколь угодно привержен делу сохранения диких животных, согласился бы умереть голодной смертью, имея в своем распоряжении орудия убийства. Те же Стенли и Телеки убивали зверей для спасения своих экспедиций от гибели точно так же, как во время недавней войны это делал я, чтобы прокормить армию…
Он умолк, оглядывая лица и оценивая воздействие своих доводов.
Эйб зашевелился, подняв камеру, а я перестал слушать речь и обернулся. Я увидел бегущих чернокожих охранников и Линдстрема, который пятился назад; его камера была направлена на Корнелиуса ван Делдена. Тот широким шагом двигался в нашу сторону. На нем были стоптанные сандалии и грязные шорты. Седые волосы спутанной копной торчали над рваным воротом поношенной рубахи, за поясом торчал револьвер.
Отвлеченные криками, люди повернулись. «Корнелиус ван Делден» — пробежало по залу. Мгновение, и зал взревел, делегаты сбились у окон, повалили на веранду. Описав в воздухе круг рукой, я подал Кену сигнал, и он снял эту сценку, обвел объективом пустеющий конференц-зал, ван Делдена вблизи позабытого всеми Кэрби-Смита, молча стоящего на трибуне, сидящего с пришибленным видом министра и председателя, колотившего по столу пепельницей. Я выключил магнитофон и пробился на веранду.
Маленькая процессия, пятясь, достигла веранды.
Растерянные охранники остановились, бородатое лицо ван Делдена виднелось на фоне черных лиц и мундиров цвета хаки. Толпа охранников была бессильна сделать что-либо: на них смотрели целая батарея объективов и плотная стена делегатов.
— Господа! — Голос сэра Эдмунда утратил былую мягкость, он уже не увещевал, а гремел, словно глас армейского старшины. — Господа, прошу внимания. Пожалуйста, вернитесь на свои места…
Толпа медленно рассасывалась, но многие продолжали стоять и после того, как освободили проход для председателя. Им, само собой, хотелось посмотреть, как он будет приветствовать этого человека. Зрители не были разочарованы: сэр Эдмунд умел оценить и почувствовать важность момента.
— Корнелиус ван Делден! — Председатель сиял и протягивал руку. — Я вас помню с семьдесят третьего года, когда половина ученых мира, и я в их числе, собралась у озера Рудольф наблюдать солнечное затмение… Входите же. Мы, разумеется, пригласили вас, но вы, как я понял, задержались. — Он повернулся, обнял ван Делдена рукой за плечи, его дряблая жабья физиономия сияла перед камерами.
— С министром вы, я полагаю, знакомы. С Алексом, конечно, тоже. — Отпустив его, председатель повернулся к залу и загрохотал: — Господа! Представлять этого человека нет нужды. Это Корнелиус ван Делден. К сожалению, он запоздал… по независящим от него обстоятельствам и сейчас поделится с нами своим огромным опытом… После выступления Алекса, разумеется.