Большое кино
Шрифт:
Брендан схватил Кит за плечи и, крепко сжав их, заставил ее умолкнуть.
— Господи, Кит, ты вся дрожишь! Ну-ка сядь.
— Я в порядке. — Она не узнала собственный голос. — И вообще, я лучше постою.
— Да что с тобой, милая?
— Я тебе не «милая». Будь добр, убери руки!
Он повиновался и печально поглядел на нее. При люминесцентном освещении морщины на его лице казались глубже, чем обычно.
— Ты на меня сердишься? Прошу тебя, поверь: все, чего я хотел, — это быть с тобой…
Кит отвернулась — она
— Может, мне уйти? Черт, конечно, я не должен был приезжать. Просто нам не место в одном полушарии, и мне следует убраться куда-нибудь в Катманду…
— Хочешь, чтобы я тебя пожалела? — Кит предостерегающе подняла палец. — Не разыгрывай передо мной сцен! Тебе вообще не идет роль отвергнутого… — От собственных слов Кит хотелось провалиться сквозь землю.
— Господи, только не плачь! Боже, вот уж не думал, что все этим кончится!
Кит ударила его по щеке; одна из девушек взвизгнула. Брендан даже не попытался защититься — он лишь ошарашенно смотрел на нее.
Бросившись вон из комнаты. Кит пробежала мимо Девина, девушек, секретарши, напрасно протягивавшей ей веер записок. Лишь на улице она остановилась и взяла такси.
Дома, в Пасифик-Палисэйдс, Кит находила простое и действенное утешение: каждый день она плавала в проливе Санта-Барбара. Вернувшись с работы, она немедленно переодевалась в купальник — обычно черный, закрытый, — надевала резиновые шлепанцы и первую попавшуюся рубашку, хватала выгоревшую шляпу, бросала на столик под зеркалом очки. Десять деревянных ступенек вниз — площадка, еще десять ступенек — и ее качал на себе Тихий океан.
Первым делом она проплывала по прямой пятьдесят ярдов, потом плыла параллельно пляжу на север. Гребок, еще один — вдох, гребок, еще один — выдох. Плывя, она выбирала на берегу ориентиры: дом с башенкой, уткнувшийся в песок катамаран с трепещущим на ветру светло-голубым парусом, коттедж, заросший бугенвиллеями, стеклянный куб — обитель араба-плейбоя и его трех жен. В двух с половиной милях начиналась бухта с общественным пляжем. Пляж обычно бывал заполнен до отказа только поздней весной и летом — в это время на автомобильной стоянке не оставалось свободного места, песка не было видно под зонтиками, а отмели кишели купальщиками.
Спасатели привыкли к Кит и всегда приветственно махали и свистели ей, когда она проплывала мимо. В такие мгновения Кит казалась себе русалкой. Ей чудилось, что она перестает дышать носом и черпает силу не в воздухе, а в воде.
Закат обычно заставал Кит в воде. Она скользила по искрящейся поверхности, доверившись течению, погружала в воду лицо, открывала глаза и разглядывала тянущиеся в глубину трепещущие солнечные лучи.
В прошлом году, ранней весной, ее близорукий взгляд нашарил на пустой стоянке красный ромбик.
Сначала она решила, что это автомобиль с влюбленной парочкой, правильно рассудившей, что безлюдная стоянка — лучшее из укрытий. Однако по прошествии нескольких дней Кит убедилась, что это вовсе не влюбленные, а одинокий мужчина — любитель наблюдать за птицами, китами, закатом — да мало ли за чем еще. День за днем, доплывая до бухты, она видела, как красная машина заезжает на стоянку у пляжа. Кем бы ни был сидевший в ней человек, чем бы ни занимался, Кит уже предвкушала его очередное появление следующим вечером.
Когда до нее наконец дошло, что он наблюдает не за китами и птицами, а за ней, она испытала странное удовлетворение.
Он сидел на багажнике, поставив ноги на бампер, и на этот раз Кит не испугалась, как привыкла пугаться, когда, раздеваясь в спальне, вдруг представляла, что за ней подглядывают в окно.
Этот наблюдатель не вызывал у нее раздражения: казалось, он присматривает за ней, заботясь о ее безопасности. На обратном пути она обычно замечала, что он уже уехал, и остро чувствовала одиночество: океан тут же становился холодным и пугающе огромным.
Той же весной Кит посетила съемочную площадку «Последнего шанса». Шла первая неделя съемок. Декорация представляла собой дом в викторианском стиле на побережье. Она собиралась поздороваться со съемочной группой, как вдруг увидела у ворот тот самый ромбик с пляжной стоянки. Остановив одетую в мужскую рубашку симпатичную девушку с веснушчатым личиком, Кит спросила:
— Чья это машина?
— Красный «сааб»? На нем иногда приезжает Брендан.
Кит вплыла в дом, словно подгоняемая океанской волной.
В вестибюле Джей Скотт представил ей всех, с кем в тот момент работал. Разговор с Бренданом продлился считанные секунды, но на его взгляд она ответила улыбкой. Кит уже и забыла, когда последний раз улыбалась мужчинам.
В тот вечер по дороге домой она прошлась по всем своим любимым магазинам: в итальянском купила сосновые шишки и спагетти, в сырном — пармезан и истекающий влагой бри, в пекарне — два батона итальянского пшеничного хлеба и тонкое анисовое печенье, в чайном — гавайских кофейных зерен. Дома у нее был припасен литр кьянти, в огороде росли помидоры и базилик, в саду — апельсиновые деревья, увешанные плодами.
Переодевшись в своей просторной спальне, белые стены которой отражали мерцание океанской глади и где вешалкой служила скульптура обнаженной женщины, Кит напялила на скульптуру шерстяное платье, которое только что стянула с себя.
Мать повеселилась бы, узнав, что ее ангел служит дочери вешалкой! Чуть помедлив, она выбрала зеленый купальник и выгоревшую черную рубашку.
Прежде чем выйти. Кит мельком посмотрела на себя в зеркало у двери: зрачки почти полностью потеснили зеленую радужную оболочку ее глаз.