Большое сердце маленького воина
Шрифт:
Отец не упускал случая, чтобы не уколоть несчастную побольнее. Напомнить, что она дармоедка. Не смогла удержаться при муже, вымолить прощение у виконта.
Он решил отказаться от кухарки, хозяйничающей на его кухне.
— Теперь ты будешь готовить и содержать кухню в порядке, — сказал барон дочери.
— Хоть какой-то толк от тебя будет.
В его решении не было нужды. Лишь очередной способ унизить несчастную.
… Она собиралась помыть посуду, пока на плите варился бульон для обеденного супа. Жир лучше отмывается в горячей воде. Рядом с кастрюлей для супа тесно пристроила на плиту ведро с водой. Принялась за чистку овощей, и вспомнила про воду, когда та уже начала закипать. Ей почти удалось стащить жбан с кипятком, когда у того оторвалась ручка. Булькающая жидкость обдала с головы до ног.
На крик сбежались слуги, убиравшие в комнатах, Эдгар, Артур…
Мальчику было страшно смотреть на жуткие багровые пятна, огромные пузыри, моментально покрывшие тело матери. Он отводил взгляд, но безобразные язвы притягивали подобно магниту…
Два дня бедняжка пролежала без сознания. Она получила от кипятка ожоги, несовместимые с жизнью. Изуродованному телу было уже не помочь. Хотя Эдгар сразу послал за лекарем, тот нанёс на раны свои мази, запихнул в безвольный рот матери остро и неприятно пахнущего тёмного отвара. Обваренное тело матери стало чужим. Но сердце продолжало настойчиво биться.
Преодолев страх, Артур проскользнул в комнату, где лежала больная. Казалось, мать спит. Её глаза были закрыты, тело накрыто одной простынёй. Спутанные волосы разметались по подушке.
Интересно, какой сон она сейчас видит? Может, ей снится муж, который малодушно отказался от неё и от сына? Или Эдгар, строго отчитывающий дочь за невкусно приготовленный ужин? Или Артур, настолько безобразный, что родной отец не захотел его больше видеть?
Мать молчала. От этого молчания мальчишке было не по себе. Раньше он не задумывался, какую роль в его жизни играет эта женщина. Ну, есть она, и есть… Только теперь почему-то было страшно, что она вот так лежит без движения и молчит. Вдруг так будет всегда?
А потом два муторных серых дня перетеки в один. Чёрный.
Матери не стало…
О том, что дед приложил руку к смерти дочери, Артур старался не думать. Эдгар его любит, он не может причинить вред своему внуку даже косвенно. Но иногда мальчика посещали страшные мысли: если бы дед не заставил мать работать на кухне, ничего бы с ней не случилось. Так и бы и жила себе дальше, незаметной безобидной тенью скользила бы по дому.
Второй чёрный день наступил, когда Артур был уже взрослым.
… Перед этим последние годы словно складывались из разноцветных дней, подобно камушкам в калейдоскопе. И всё благодаря одному человеку на свете. Девушке с тонкой гибкой талией. С длинными блестящими смоляными локонами. С насмешливыми бездонными глазами, которые в своей переменчивости могли поспорить с самыми быстрыми морскими волнами.
Он не переставал удивляться, сколько всего может помещаться в ней одной.
Гертруда лазила с ним и Эдвином по деревьям, плавала наперегонки, участвовала в лисьих охотах. Могла хранить любые, даже самые страшные, секреты. Быстро оказать помощь, обработать и перевязать рану, будь то рука или коленка, если кто-то из приятелей неудачно ранился во время их подростковых шалостей.
При этом она всегда оставалась истинной леди. Умела держаться с достоинством. С безупречной осанкой и гордо поднятой головой девушка не выходила из себя при любых обстоятельствах. Была женственной, хрупкой, такой желанной…
Поначалу Артур страшился своих мыслей. Он, Эдвин и Гертруда — друзья. Знакомы так давно, что кажется, знают друг друга целую вечность. Помимо детских шалостей, их связывает нечто большее. Все они рано потеряли родителей. Не понаслышке знают о горе и страданиях.
После этого как он может думать о Гертруде, как о женщине?! И вообще, как она смогла, как посмела превратиться в эту женщину, а он не заметил, пропустил это волшебное превращение?
Чем больше Артур об этом думал, тем больше чесалось уродливое пятно под лопаткой. Пятно появилось после смерти матери. В первый раз он расчесал его в кровь. Но так и не добрался до нестерпимого зуда, сидевшего где-то глубоко под кожей.
Гертруда не хотела уходить из его головы. Снилась ему по ночам. Эти сны стали для юноши долгожданными. В них она приходила к нему всегда ночью. Легко садилась на край постели. Склонялась над замершим в сладостном ожидании Артуром. Длинные пряди скользили по его лицу, тёплое дыхание из приоткрытых нежных губ было совсем рядом. Гертруда тихо касалась губами его лица, проводила тонкими пальчиками по его несуразно выпуклому низкому лбу. Она шептала его имя, и в этом звуке звучало столько обещаний чего-то сладкого, запретного…
На таких моментах Артур неизменно просыпался от собственного стона. Вскакивал, садился на кровати, тряс головой. Сердце билось сильно и часто, словно пыталось вырваться из тощей груди.
Он долго боялся признаться даже себе, что Гертруда завладела им целиком и полностью. Артур готов был стать её рабом, с радостью исполнять любой каприз, всё, что не пожелала бы возлюбленная.
Эдгар видел, что творится с внуком. Его избранница показалась деду подходящей партией для Артура. Намёками он дал подсказку, что должен делать мужчина, когда влюбляется.
Идея с женитьбой ударила по разгорячённым мозгам подобно молнии. Мысленно Артур повторял слова, которые скажет девушке, предлагая руку и сердце. Он уже представлял, как вспыхнут стыдливым румянцем высокие скулы неприступной красавицы. Как затрепещут длинные ресницы, прикрывая счастливые глаза. Они всегда делаются ярко-зелёными, искрящимися, когда Гертруда радуется. А дальше всё будет, как в его снах. Только теперь сон не исчезнет, она останется рядом. Проснувшись утром, он сможет любоваться ею, сколько захочет. Целовать в такие родные губы, гладить шёлковые волосы…
«Чего я боюсь?», подстёгивал он сам себя. «Мужчины в моём возрасте могут с лёгкостью жениться. Чем быстрее я решусь, тем скорее мы будем с ней вместе».
Он ни на секунду не допускал мысли, что Гертруда ответит ему отказом.
… Тем утром он нашёл её у пруда. Она кормила чёрных лебедей, давно смело подплывающих к самому берегу.
— Привет, — сказал он, пытаясь унять противную дрожь, внезапно охватившую его тело.
— Доброе утро, — улыбнулась Гертруда, не переставая крошить булку и кидать её куски птицам.