Большое зло и мелкие пакости
Шрифт:
— Покажите мне пиджак, в котором вы были в тот вечер. Можете?
Лазаренко стал вопить что-то о санкции на обыск, но капитан молчал, смотрел серьезно, и Димочка струхнул.
Черт с ним, пусть смотрит! Какое это имеет значение!
Никоненко быстро и безразлично осмотрел пиджак и попросил еще показать пальто. Почему-то он был уверен, что большинство Димочкиных вещей содержится именно в этой квартире, а не в его собственной. Тот показал пальто.
Домработница Люся наблюдала за демонстрацией одежды с возрастающим беспокойством.
— Ну что? — спросил Лазаренко мстительно, когда капитан закрыл шкаф. — Ничего предосудительного не обнаружили? Пальто как пальто?
Капитан промолчал, обуваясь под осуждающим взглядом домработницы.
Димочкино пальто мало его интересовало, и вовсе не его он осматривал, но Димочке об этом знать не полагалось.
Этого Потапов не ожидал.
— Как напали? — тупо переспросил он. — В больнице напали?!
В трубке тревожно молчали, и министр, привыкший, чтобы на его вопросы отвечали быстро и толково, слегка повысил голос:
— Что это за ерунда? Кто на нее мог напасть? И вообще, откуда это вам известно?
— Мне рассказал врач, — голос был холодный. Потапов увидел ее, как будто она стояла посреди его кабинета, а не была только голосом в трубке — длинную, стройную, очень стильную и во всех отношениях опасную. — Дмитрий Юрьевич, я позвонила вам потому, что, с моей точки зрения, положение очень серьезное. Охраны там никакой нет. Никто не знает, может, сегодня ночью все опять повторится. Я бы, конечно, сама осталась в больнице, но у меня Федор и…
В дверь заглянул помощник. Потапов отрицательно качнул головой, и помощник моментально скрылся.
— Я вас слушаю.
— Я должна улететь дня на три, Дмитрий Юрьевич, — продолжала Алина. — Это ужасно, но не полететь я не могу. Я много лет добивалась, чтобы мое агентство приняли в Американскую маркетинговую ассоциацию. Сегодня я получила приглашение от их президента. Он готов встретиться со мной, чтобы обсудить условия вступления. Я не могу не лететь, Дмитрий Юрьевич!
— Я понял. — Ему совершенно не нужны были чужие проблемы. — Чего вы хотите от меня?
Она вздохнула, он услышал в трубке.
— Если можно, на время моего отсутствия пусть у нее в палате побудет ваша охрана. Это ведь, наверное, не слишком сложно? Ну хоть по ночам. Врач мне сказал, что она опять плоха. Кроме того, теперь она еще и боится. Знаете, вторая попытка подряд — это очень страшно. И за Федора она волнуется. Ей кажется, что он тоже… в опасности.
— Кто мог на нее напасть? — снова спросил Потапов с досадой и пожалел, что спросил. Ему некогда было вдаваться ни в какие подробности. Кроме того, проявив заинтересованность, он должен был продолжать в том же духе, а ему этого совсем не хотелось.
И еще он чувствовал, что виноват перед Маней. Как бы там ни было, стреляли-то в него, а в реанимации теперь лежит она.
Вот черт.
— Дмитрий Юрьевич, — осторожно позвали из трубки.
— Да, да, — отозвался он неприязненно, — я думаю. Когда вы улетаете?
— Ночным рейсом. Сегодня. Вернусь через четыре дня. Конечно, если сделать ничего не удастся, я останусь.
Ничего она не останется, Потапов это отлично понимал. Если бы он должен был лететь в Штаты по каким-то карьерным соображениям, он бы полетел, даже если бы в ближайшее время планировался всемирный потоп.
— А мальчика вы куда денете?
— С ним останутся мои родители. Мама. Она его хорошо знает и любит. Я его вечером к ней отвезу.
Черт, черт, черт!
Она приняла решение за него, эта баба. Это редко кому удавалось. Ей удалось, и ему она не оставила никакого пространства для маневра — только согласиться с ее решением.
— Ладно, — покорившись, сказал Потапов и захлопнул лежавшую перед ним на столе раскрытую папку с документами. — Летите в свой Нью-Йорк или куда вы там летите…
— В Нью-Йорк.
— Ну конечно. Я через полчаса приеду в больницу, и мы все решим.
Ему совсем не хотелось привлекать к этому делу охрану, и он был не слишком уверен, что это вообще возможно. Пришлось бы сочинять какие-то сложные объяснения начальникам из ФСБ, в одном из подразделений которой числилась его охрана, а он понятия не имел, какими должны быть эти объяснения.
Нет, охрана не годится.
Кроме того, в то, что ее пытались убить, он почти не поверил, но, когда приехал в институт Склифосовского, врач подтвердил — пытались. Милиция была, и тоже сначала не верила, а потом капитанишка капельницу увидел, вытаращил глаза и побежал к Сурковой подробности выяснять. Так что все всерьез.
Врачу было интересно и лестно, что с ним разговаривает “сам Потапов”. Он старался ему угодить, рассказать как можно больше и занимательнее, чтобы министр в нем не разочаровался.
— Как она все это пережила?
— Да как! Плохо. Обезболивающее уколоть не дает. Все время смотрит на дверь. Под вечер совсем неважно стало — нервничает, плачет, а что мы можем? Ничего. Успокаиваем только, говорим, что все обойдется.
— Понятно, — Потапов посмотрел на часы. — Можно мне к ней зайти?
Она действительно смотрела на дверь и, как только он вошел, сразу же сказала:
— Митя.
— Мань, — спросил Потапов, — ты как?
— Хорошо, — ответила она и улыбнулась. — Спасибо, что пришел.
Он уже принял решение, и почему-то после того, как он его принял, ему стало легко. Его не смущал ее вид, он перестал думать о том, как сам выглядит со стороны, и о том, что именно он должен говорить, прежде чем станет прилично убраться восвояси.
— Ты молодец, Маня. Мне уже все рассказали. Я и не знал, что ты такая боевая.