Большое зло и мелкие пакости
Шрифт:
— До завтра, Паша, — попрощался он и выволок из салона портфель и пакет с едой. В пакете было мясо и крошечный лоточек с земляникой, которая так пахла, что у голодного Потапова всю дорогу кружилась голова.
— Завтра как обычно, Дмитрий Юрьевич? — спросил водитель, перегнувшись через сиденье и придерживая дверь.
Потапов кивнул. Ему даже думать не хотелось о том, как водители и охрана относятся к его внезапному переселению с дачи на Николиной Горе в спально-районную хрущевку.
Больше того, ему не хотелось думать о том, как к этому относится он сам. А также родители, Зоя, домработница
Поначалу еще можно было списать собственный благородный порыв на чувство вины и тонкость натуры. Предлог довольно хлипкий, но все-таки предлог. После того как выяснилось, что мишенью был вовсе не Потапов, а именно Маня, и этот предлог исчез.
Следовало бы закончить с “досадным недоразумением”, тем более гражданский долг был выполнен с лихвой, повстречаться с министром МВД, попросить его обратить особое внимание на это дело, сменить охрану в больнице, проворонившую все на свете, преподнести своей зачуханной пострадавшей однокласснице какой-нибудь сувенирчик на память и отбыть с Зоей на недельку на Мальдивы — отдохнуть от трудов праведных, полежать на солнышке, прийти в себя.
Вместо этого Потапов продолжал каждый вечер таскаться к Марусе.
Зачем он все это затеял? Если уж чувство ответственности так взыграло, куда проще было нанять охрану и заставить ее дежурить в больнице.
Раздумывая так, Потапов нехотя поднялся по лестнице и вошел в Манину квартиру очень раздраженным.
Медсестрица встретила его в похожей на гардероб, прихожей и, добросовестно тараща глаза, доложила, что “день прошел нормально, больная чувствует себя хорошо”. Потапов медсестрицу отпустил, посмотрел в пакет, на свое мясо — его еще нужно было жарить, а есть хотелось невыносимо, — пришел в еще большее раздражение и заглянул в комнату, где лежала Маня.
— Ты как? — спросил он и потянул с шеи галстук.
Завтра нужно отправить водителя на дачу за другим костюмом и галстуком. Это невозможно — третий день один и тот же галстук, и рубашку он вчера сам стирал в розовом пластмассовом тазике, а утром гладил на шаткой гладильной доске. Вспомнив про тазик, Потапов внезапно развеселился.
— Митя, ну зачем ты опять приехал? — пробормотала Маруся. Увидев Потапова, который развязывал галстук, она покраснела так, что в ушах стало горячо. — Я уже отлично себя чувствую. Мне ничего не нужно. Правда. Езжай домой.
— Мань, замолчи, — не повышая голоса, сказал он из соседней комнаты, — не нервируй меня, я и так нервный.
— Федор звонил, — зачем-то сказала она, — господи, мне так стыдно! Я лежу тут, как дура, а за мной все ухаживают! Алинка Федора родителям пристроила, ты зачем-то ездишь каждый день. Митька, я чувствую себя свиньей! — крикнула она в сторону двери.
Показался Потапов в джинсах и майке с надписью “1950” поперек хилой груди.
— Я понял, — сказал он, — ты мне каждый день об этом сообщаешь. Что я могу сделать, чтобы ты перестала чувствовать себя свиньей?
— Перестань ездить, — сказала она быстро.
Это уже была просто игра, и они оба об этом знали. Марусю эта игра пугала до смерти.
— Ездить не перестану, — он почесал в затылке, смешно взлохматив свою безупречную стрижку. — Мань, я привез тебе землянику. Мать сказала, что тебе хорошо поесть земляники. Правда, она португальская, но все равно пахнет офигенно. Принести?
Маруся молчала.
Живот болел уже не так сильно, в голове тоже просветлело. Утром она сама дошла до туалета и перестала чувствовать себя инвалидом. Ей-богу, лучше бы она оставалась в инвалидном состоянии, когда ей было почти все равно, кто рядом с ней!
Хуже всего то, что ей льстит потаповское внимание. Льстит и повышает собственную значимость и заставляет мечтать о чем-то совсем нереальном. Маруся никогда ни о чем таком не мечтала.
Потапов на кухне водрузил на огонь сковородку и уложил ровные куски розового мяса. Нужно завтра позвонить Лии Мамедовне, чтобы она прислала с водителем не только костюм и галстук, но и какой-нибудь еды. Он сто лет ничего не готовил. Мясо он, конечно, в состоянии поджарить, но на большее вряд ли способен. И он совсем не уверен, что Маню можно кормить жареным мясом.
Он задумчиво смотрел в сковородку и размышлял о том, что сказал ему сегодня капитан Никоненко.
Значит, у Алины Латыниной прикончили домработницу. Дело принимает скверный оборот — так понял звонок капитана Дмитрий Юрьевич Потапов. Кому и зачем могут понадобиться две подруги? Потапов ничего не знал об Алине, но Марусина жизнь вся была у него перед глазами.
Всесезонная обувка, чистенькое пальтецо, макароны, кусок колбасы в холодильнике, телевизор “Радуга” и два тюбика с кремом на зеркале. Один для рук, другой для лица. Производство фабрики “Свобода”.
И еще сын Федор.
С этим все ясно.
Потапов ничего не знал о ее работе, зато хорошо знал ее начальника — ухоженного, нервного, высокопоставленного телевизионного мерзавца. В большинстве своем они все были одинаковыми, но Артура Агапова Потапов особенно не любил, может быть, еще и потому, что никак его не контролировал. Агапов был ставленником другой группировки, с которой у Потапова был осторожный негласный паритет.
Мы вам не мешаем, и вы нам не мешайте.
Потапов никогда не лез в дела телеканала ТВ-7, тем более что телеканал был частный и не слишком раскрученный, погоды на отечественном медиа-небосклоне он не делал. Одно время Потапов пытался прибрать его к рукам, но ему посоветовали не делать этого, подождать до выборов. Министр всегда хорошо знал, к чьим советам нужно прислушаться, и оставил ТВ-7 в покое.
Может, все дело именно в этом, в ее работе?
Кому может всерьез мешать секретарша? Только в романах модных писательниц, которых в последнее время развелось великое множество, бандиты гоняются за ловкими и осведомленными секретаршами, а те водят джипы и бьют прицельным огнем из снайперских винтовок — и все без промаха. Потаповская мать эти романы обожала. Однако для реальной жизни — Дмитрий вздохнул — такие заходы не годились.
И непонятно, какое отношение может иметь к Маниной работе ее подруга Алина, а домработницу убили именно у нее.