Большой план апокалипсиса. Земля на пороге Конца Света
Шрифт:
Идеологическое противостояние Россия тоже проиграла. Не без участия Александра Герцена…
14.5. Ох, не буди лихо…
Да, Россия оказалась удручающе не готова к конфликту, и из-под лондонского типографского станка Александра Ивановича на восток полетело немало метких критических стрел. В принципе, заслуженных, кто бы спорил, только нам все равно не стоит забывать об упомянутых выше информационных войнах, которые британские спецслужбы научились вести не хуже тех, где рвутся снаряды и визжит шрапнель. Кроме того, позволю себе отметить следующее. Когда летом 1855 г. Герцен приступил к выпуску периодического альманаха «Полярная звезда», его главная мишень император Николай I лежал в усыпальнице Петропавловского собора, [493] руководители обороны Севастополя адмиралы Истомин и Корнилов давно погибли, а от самого города остались одни дымящиеся развалины, которыми к тому же завладели союзники. На российском престоле оказался Александр II, которому предстояло разбирать завалы, понаделанные недальновидным отцом. Казалось бы, Герцену полагалось бы слегка остыть, но не тут-то было.
493
По общепризнанной версии, император Николай I (1796–1855) скончался от воспаления легких, полученного, когда он принимал военный парад в легком мундире, хоть уже был болен гриппом. Некоторые историки полагают, это было сделано умышленно. Существует и конспирологическая версия, по которой император принял яд, узнав о разгроме русских войск под Евпаторией.
Напротив, его активность заметно возросла с прибытием в Лондон друга юности Огарева. На пару они наладили выпуск новых периодических изданий, один за другим появились «Голос России» и «Колокол», «Под суд» и «Общее вече». К слову, пика тиражи вольнодумцев достигли к 1859 г., когда на далекой Родине заговорили о давно назревавших реформах, и держались на уровне вплоть до польского восстания 1863 г., вспыхнувшего, вот странность, именно на территориях, подвластных царизму. Помните, говоря о Венском конгрессе, я называл раздел Польши миной замедленного действия, заложенной «державами-победительницами» под свои же устои. Правда, на сей раз по австрийскую и прусскую стороны границы было спокойно, полыхнуло в одном в царстве Польском.
Считается, антирусская позиция, занятая в этом конфликте редакторами и авторами «Колокола» (в разгар восстания альманах выходил дважды в месяц), оттолкнула от него русских читателей, а Герцена повергла в уныние и растерянность. Тиражи обвалились, и редакцию довелось закрыть (1867). Недоброжелатели, правда, увязывают это печальное событие с тяжелой болезнью благодетеля Вольной типографии, Джеймса Ротшильда, скончавшегося в следующем, 1868 г. Впрочем, и дни самого Герцена были сочтены. Но не в том суть.
Я вот что имею в виду. Быть может, Александру Ивановичу все же следовало предоставить Александру Николаевичу карт-бланш хоть на сколько-нибудь продолжительный срок. Как-никак, в истории России всегда хватало самодержцев, которых звали и Грозными, и Великими, а вот с Освободителями отчего-то не сложилось. Фактически император Александр был таким один. Так стоило ли Герцену (вольно или невольно, это второй вопрос) будить народовольцев, чтобы последние, после целой серии неудачных покушений, все-таки прикончили царя-реформатора? [494] Странно как-то это, не правда ли…
494
Александр II (1818–1881) — император всероссийский, царь Польский и великий князь Финляндский. Старший сын императора Николая II. Вошел в историю как инициатор широкомасштабных реформ. Удостоен особого эпитета в русской дореволюционной историографии — Освободитель. Погиб в результате террористического акта, организованного партией «Народная воля»; «Народная воля» — экстремистская организация, возникшая в 1879 г. после раскола тайного общества «Земля и воля», вдохновителем которого считается А. Герцен. В отличие от своей прародительницы «Земли и воли», «Народная воля» ставила главной задачей принуждение правительства к реформам посредством террора. Так, ее члены рассчитывали добиться реформ казнью императора-реформатора Александра II. Что тут скажешь, на голову не надевается…
Александр II, спору нет, был натуральным самодержцем и, следовательно, достойной мишенью либеральной критики. Тем не менее не следует забывать. Сделав вполне недвусмысленные выводы из поражения в Крымской войне, в которую втравили его отца, новый император взялся за комплексные реформы. Это раз. Во-вторых, он ведь выступил единственным союзником президента США Авраама Линкольна в Гражданской войне с рабовладельческим Югом, о чем ниже. В отличие от приютившей Александра Герцена Британии. Владычица морей, вкупе со своей континентальной марионеткой Наполеоном III, решительно встала на сторону южан, и как знать, чем бы кончилась эта борьба, не отправь русский царь на помощь северянам две свои эскадры, контр-адмиралов Лесовского и Попова, бросившие якоря в гаванях Сан-Франциско и Нью-Йорка. [495] В случае войны им надлежало нанести удары по морским коммуникациям южан, чтобы не получали помощь от Англии.
495
Речь об экспедиции русского флота в Америку (1863–1864), предпринятой в поддержку федеральному правительству Севера в ходе Гражданской войны с Югом США (1861–1865). В то время как английское и французское правительства поддерживали мятежников-южан, Россия заняла дружественную позицию в отношении северян, чему, вероятно, способствовали намерения Наполеона III организовать Крестовый поход против царизма в поддержку Польского восстания (1863–1864). Двум русским эскадрам контр-адмиралов С. Лесовского (8 кораблей) и А. Попова (9 кораблей) надлежало, в случае войны с Англией, расстроить морские коммуникации южан. Появление в территориальных водах США русских кораблей стало значительной политической поддержкой администрации А. Линкольна. Как только выяснилось, что Великобритания и Франция не начнут войну, обе русские эскадры, соединившись в апреле 1864 г. в Нью-Йорке, отбыли на Родину.
Так неужели сидевший в Лондоне Герцен в упор не видел этих процессов? Или, ратуя за освобождение русских крепостных, симпатизировал плантаторам, издевавшимся над неграми куда жестче и изобретательнее? Как иначе он не удосужился разглядеть ни британской помощи рабовладельцам-южанам, ни, скажем, печальной участи миллионов индусов, как раз в это время корчившихся под английской пятой, ни позорной торговли опиумом в Китае, на которой, в значительной степени, были нажиты состояния утонченных британских аристократов? Или, прогуливаясь по набережной Темзы, Герцен цеплял на нос розовые очки? Может, ему не случалось забредать в районы, где ютились английские люмпены, поскольку он просто предпочитал держаться окрестностей Вестминстерского дворца? Как знать… Николая Васильевича Гоголя, при всем желании, не упрекнешь в симпатиях к царизму. Но если обратиться к его произведениям малороссийского цикла, вскользь описывающим быт крестьян, а затем, к примеру, перечитать «Приключения Оливера Твиста» Чарлза Диккенса, то, боюсь, сравнительный анализ, кто как жил и развлекался, будет не в пользу обитателей лондонских трущоб.
14.6. Судьба резидента…
…Тихо ночью в камерах III Отделения.
Читая все того же Эйдельмана, автора «Рассказов о Колоколе», восторженно описывающего непримиримую борьбу пламенных революционеров с зловредным самодержавием, наткнулся еще на один любопытный пассаж. Перескажу его своими словами, ограничившись скупыми комментариями. Итак. В самый канун реформы 1861 г. Герцен опубликовал совершенно секретные российские государственные документы, добытые стараниями двух братьев Перцовых. Оба, и Эраст, и Владимир, служили в Департаменте внутренних дел, и не вахтерами, как вы понимаете.
Разглашение государственных тайн здорово задело императора Александра II, и он приказал провести тщательное расследование. В ходе которого была вскрыта корреспонденция Эраста Перцова в Лондон, Герцену. «После этого судьба Эраста Перцова ясна», — драматически сообщает Эйдельман, и я уже с ужасом представляю, как статский советник в окровавленном мундире с сорванными погонами висит в застенке на дыбе. Но не спешите пугаться вслед за мной. Жандармы, перед тем как вешать господина Перцова на вышеобозначенную дыбу, запросили разрешение на его арест у самого царя, очень некстати укатившего в Ливадию. Александр II, вот изверг, согласился, но, потребовал «…и в подлости хранить оттенок благородства», то есть, допрашивая Перцова, не упоминать его вскрытое письмо. Ведь читать чужие письма некрасиво. Это я, пожалуй, оставляю без комментариев.
Итак, Перцов был арестован. В его доме и кабинете произвели обыск. Он оказался результативным, жандармы изъяли целую груду запрещенной литературы, записки Герцена и, наконец, переписанные от руки те самые секретные документы, из-за которых и разгорелся весь сыр-бор. Ну, решил я, дойдя до этих строк, тут Перцову уж точно конец. Труба. Но нет.
На допросах Перцов решительно отверг выдвинутые против него обвинения. В лоб заявил палачам, что он-де Герцена во время командировки в Лондон и в глаза не видел, мол, тот приходил, да я дверь ему не открыл, вражине. Дальше — больше. Что все антиправительственные документы собирал для личной коллекции, увлечение такое, а тиражировать не собирался, да и негде. Что же до карандашной копии «стенограммы» секретного заседания Госсовета, обнаруженной жандармами у него дома, то тут, держитесь, не падайте, не он ее Герцену передал, для публикации, а, наоборот, перерисовал из уже опубликованного «Колокола». Так, потехи ради. Для души.
«Не правда ли, ловко? — спрашивает у читателя Н. Эйдельман. И добавляет: — Молодец, Перцов. Хорошо защищается. У многих, очень многих не было еще в те годы опыта борьбы со следствием». Это уж точно, хочется добавить мне. Чтобы окончательно разжалобить читателей, Эйдельман рассказывает страшилки о том, как «тихо ночью в камерах III отделения, как звякают шпоры, отодвигаются засовы, как жандармский следователь вежливо заводит разговор о пустяках, как медленно тянутся дни и недели, в которые не вызывают и не тревожат, как во время прогулки по внутреннему дворику вдруг — за решеткой — мелькает чье-то знакомое лицо…». М-да, невесело, признаем это. Только вот, рискну предположить: угоди господин Перцов в лапы к большевикам, в конце концов очутившимся у власти не без опосредованного участия его товарища Герцена, была бы ему и тишина в камере, и вежливый следователь, и прогулки по дворику, и «какава с чаем», выражаясь языком героя Анатолия Папанова. На свое счастье, Перцов до этого торжества истинной революционной демократии не дожил.