Большой треугольник! или За поребриком реальности! Книга первая
Шрифт:
Свидетель Федоренко пояснил, что кроме компании «Топ-Сервис» на территории Жовтневого района было зарегистрировано более 5 тысяч предприятий. Возмещение НДС происходило по заключениям ГНИ. Казначейством осуществлялось только техническое оформление. Возмещение НДС влияло на уменьшение консолидированного бюджета района. Но это никак не сказывалось на районном бюджете. Случаев незаконного возмещения НДС в районе не было.
Свидетель Яценко, на тот период начальник ГНИ в Жовтневом районе, также пояснил, что в районе было зарегистрировано около 6 тысяч субъектов предпринимательской деятельности. На местный бюджет возмещение
Последним по эпизоду Подмогильного был допрошен свидетель Решетов, бывший директор ОАО «Большевик». Решетов сказал, что порядка 50 коммерческих структур арендовали производственные площади завода. На момент сдачи в аренду цеха № 10 предприятию ЗАО «Топ-Сервис Большевик Пак» со стороны Подмогильного никаких претензий не было. Он только высказал своё недовольство, узнав о вывозе из цеха монтажных плит в связи с демонтажем оборудования. Когда линия была уже запущена, все рабочие цеха были задействованы на этом производстве и обеспечены работой. На то время свободных цехов на заводе не было. А цех № 10 был вспомогательным и уже давно потерял своё первоначальное назначение. До сдачи в аренду этот цех был нерентабельным и своей продукции не выпускал. Подмогильный никогда не говорил ему, чтобы он не сдавал в аренду этот цех.
На вопрос Лясковской, знает ли он Шагина и рассказывал ли он, Решетов, ему о разговорах с Подмогильным, Решетов ответил:
— Шагина знаю. Нет, не рассказывал. Это не уровень Шагина.
— А что Вы можете сказать о Шагине? — спросила Лясковская.
— Шагин — руководитель высокого ранга, — ответил Решетов.
И по её виду могло показаться, что Лясковскую внутри передёрнуло. Некоторое время судья сохраняла молчание. И, видимо, воспользовавшись паузой, Решетов спросил:
— Могу ли я идти?
— Так, — сказала Лясковская, — есть вопросы к свидетелю?
Вопросов не было, и судья отдала Решетову паспорт. И после того, как Решетов покинул зал, огласила последний документ по этому эпизоду. Договоры о предоставлении ООО «Топ-Сервис» Жовтневой РГА беспроцентной ссуды на общую сумму 689 тысяч гривен, подписанные с одной стороны Фиалковским (в одном случае — Драгуновым) и с другой — Подмогильным.
И в судебном заседании было ещё раз подтверждено отсутствие у меня вменяемого мне обвинением мотива к убийству Подмогильного.
Как и то, что ООО «Топ-Сервис» вело законную хозяйственную деятельность (и ещё занималось благотворительностью).
Единственный документ в деле, который остался неоглашённым, — это первый протокол допроса Подмогильного сразу после совершения на него покушения, но на его оглашении в зале суда никто не настаивал.
В этом протоколе Подмогильный высказывал предположительные мотивы совершения на него покушения. Но нигде не звучало ООО «Топ-Сервис» и ЗАО «Топ-Сервис Большевик Пак», НДС или беспроцентные бессрочные ссуды ООО «Топ-Сервис» Жовтневому району. А среди множества подозреваемых Подмогильным ни разу не называлась фамилия Шагин.
А об обстоятельствах покушения,
«Мы закончили заседание районной рады и потом отмечали. И нормально бухнули. Потом поехали к одному ларьку добавлять. Потом добавляли у другого, за стойкой. А потом я сказал водителю Ване везти меня домой. Выходя из машины перед подъездом, дипломат я не взял. Случайно оставил в салоне…»
На вопрос следователя, что было в дипломате, Подмогильный ответил: «30 тысяч долларов».
Потом Подмогильный привёл свидетеля, что эти деньги Подмогильный у него одолжил для покупки машины. Которую, правда, он так и не купил. Как написал в следующих показаниях, передумал, а деньги вернул.
После рассмотрения всех материалов в судебном заседании было если не доказано, так как любое доказательство невиновности в нормах нарушения презумпции невиновности подлежит сомнению, то очевидно и понятно, что я не имею никакого отношения к покушению на убийство Подмогильного.
Но это также было ясно и тем, кто фабриковал это дело. И поскольку из песни слов не выкинешь, как и из материалов дела показаний Вишневского, которого, ввиду его болезни шизофренией, было, видимо, трудно склонить перед следователем подтверждать нужное из-за риска, например, что он всё равно сделает по-своему и ещё что-нибудь назло, то, быть может, решили всё оставить как есть.
Единственное, на что мог повлиять адвокат, предоставленный ему МВД, так это убедить Вишневского в обмен на срок вместо пожизненного заключения просто отказаться в суде разговаривать с судьёй (как впоследствии и произошло) на тот случай, если он вдруг возьмёт, например, и вспомнит, что ему сказали забрать дипломат, которого, как он потом разглядел, у Подмогильного не оказалось.
А чтобы «впихнуть невпихуемое», как тут любили выражаться, и спрятать то, что скрыть невозможно, было принято это самое поставить на самое видное место. А эпизод Подмогильного, в том числе в СМИ, сделать гвоздём программы. Но видела ли это судья?
Среда и четверг были назначены выходными, и я это время досиживал в карцере. В среду меня посетил адвокат. И был удивлён моему внешнему виду.
Только при выезде из карцера за пределы СИЗО выдавалась личная одежда. Внутри тюрьмы все перемещения, в том числе и к адвокату, были в карцерной робе.
— За что хоть? — спросил Владимир Тимофеевич.
— Написано, что за карты, — сказал я.
— Понятно, — сказал Владимир Тимофеевич.
Перед уходом адвокат спросил, что необходимо передать. Я сказал, что завтра, после обеда, в передаче мне нужно банное полотенце — толстое, махровое, тёмное и, по возможности, размером со штору.
В карцере что маленькое полотенце, что большое считалось полотенцем. Так же, как пустая матрасовка — матрасом. И полотенце можно было использовать в качестве подстилки на бетонный пол, чтобы весь день не находиться на ногах.
А после окончания семи суток меня могли сутки продержать в камере и снова закрыть в карцер.
Время освобождения из карцера соответствовало минутам, указанным в постановлении. И как только по радио зазвучали двенадцатичасовые новости, открылась дверь. Я сдал робу, получил свою одежду и сказал прапорщику-«деду» до свидания, почему-то уверенный, что мы ещё не раз встретимся.