Болтливые куклы
Шрифт:
— Атэ, зачем тебе жить здесь, если твой род такой богатый? — спросил его Хекки однажды. — Ведь ты мог бы иметь свою собственную комнату, приходить и уходить домой, когда угодно, даже водить к себе женщин… или мужчин.
Хекки давно уже задавался этим вопросом, недоумевая, зачем его товарищу сдался этот храм со всеми его правилами и строгостями.
Атэ Хон помолчал минуту, потом ответил, не глядя на Хекки:
— Так получилось. Я там… натворил дел. Старшая сказала, лучше, мол, уйди с глаз долой, пока все не забудут. Вот я и решил какое-то время здесь поработать. Дабу платит честно и много, хотя я, когда пришел, был еще совсем мальчишкой,
— Понятно…
Хекки не сталь расспрашивать Атэ, чем именно тот провинился. Раз сам не сказал — значит не захотел. Да и какая разница. Вместо того он задумался о своей собственной семье.
С той поры, как отец отвел его в храм, он ничего не слышал о людях, с которыми провел первые пять лет своей жизни. Знал только, что из тех монет, что сыплются к его ногам во время выступления, часть должна доставаться его семье. Таков был уговор, когда отец отдавал Хекки служителям. Но ни разу никто не спросил о нем, не пришел в беседку для свиданий, не принес новостей из дома. Даже мать… В первые несколько лет Хекки все ждал, что она появится однажды в храме, попросит привести к ней сына хоть на несколько минут… Напрасно. О нем забыли, словно и не было никогда в семье табачника младшего сына.
После первых выступлений, Хекки очень хотел спросить у главного распорядителя о своих родных. Кто-то ведь наверняка забирает эти его монеты… Но чем больше он думал, тем отчетливей понимал, насколько это глупая затея. Кому он нужен? Братьям и сестрам, что давно выросли? Отцу, который самолично продал его за еду и вино? Матери, не отыскавшей времени хоть раз навестить свое дитя? Если кто и являлся в храм за деньгами, этому человеку не было дела до самого Хекки.
Да и пусть. В конце концов, Шен Ри и Зар тоже ничего о своих семьях не знали.
Насмешница-судьба приготовила ему неожиданный 'подарочек', когда он совсем того не ждал.
Это был обычный вечер с большим представлением. Как всегда зимой, спектакль давали в крытом зале. Хекки выступал самозабвенно, не думая ни о чем, кроме танца. Ему нечасто так удавалось, и потому он особенно радовался каждому движению и каждому вдоху. А после спектакля вышел на финальный поклон, ожидая привычных 'подношений' от зрителей. Монеты, цветы, восторженные выкрики — Хекки улыбался, глядя на людей, что стояли по ту сторону сцены, но внезапно его взгляд зацепился за одну невысокую фигурку в ближнем ряду. Эта девчонка не отбивала свои ладони в аплодисментах и не смотрела на актеров с восхищением. Она стояла, скрестив руки на груди и насмешливо кривила и без того слегка несимметричное лицо. Увидев, что Хекки заметил ее, девочка отчетливо подмигнула ему единственным своим глазом и мотнула головой в сторону одной из ниш, которые он так любил.
Любопытство, как всегда, оказалось сильнее любого другого чувства и вскоре Хекки, все еще облаченный в сценический наряд, уже стоял возле ниши. Одноглазая девчонка ждала его там, сидя на высокой каменной скамье и перебрасывая из руки в руку большую спелую грушу.
— Так вот ты каков, сын табачника! — сказала она вместо приветствия и посмотрела на Хекки дерзко, с вызовом.
— А… — растерялся тот и пару мгновений таращился на девчонку с немым удивлением. — Откуда ты знаешь, кто мой отец?
— Оттуда же, откуда и все остальные его наследнички, — одноглазая с хрустом откусила от груши большой кусок, неспешно прожевала его и только тогда милосердно сообщила разгадку: — Я твоя сестра, балбес.
Тут Хекки окончательно лишился дара речи.
Вот эта — его сестра?
Тощая, как уличная кошка, ниже его почти на голову, с тонким шрамом через все лицо, с узлом из кожи на месте левого глаза, одетая в какие-то живописные лохмотья… Его сестра?
— Не веришь? — девчонка не переставала усмехаться, и единственный ее глаз, такой же зеленый, как глаза самого Хекки, излучал неприкрытое довольство. — Ну, вглядись получше. Папенька не раз сетовал, что я на тебя похожа больше, чем на него.
Могла бы и не говорить. Хекки и сам видел очевидное сходство с тем лицом, которое каждый день встречалось ему в зеркале. Только у сестры черты были тоньше и мягче — все-таки девочка, да и младше его к тому же.
— Жун… — пробормотал он. Конечно, она изменилась — сестре было всего два года, когда Хекки отдали в храм. — Ты… ты от мамы?
— Ну вот еще! — девчонка снова откусила от груши и с наслаждением плюнула косточкой далеко в зал. Хекки оценил это умение (он и сам всегда получал удовольствие от подобных шалостей). — Я там давно не живу. После твоего ухода отец маменьке настрого запретил плодить новых детишек, но она не сдержалась. Когда мне было четыре, снова родила. Папаша ей тогда поставил ей условие — мол, в честь появления каждого нового наследника, будет предыдущего продавать каким-нибудь бродячим фокусникам. И сразу закрепил слова делом — так я оказалась в балагане Папаши Ло.
— Вот как… — выдохнул Хекки, совершенно потрясенный новым знанием. — Значит, ты тоже умеешь танцевать?
— Не, — Жун усмехнулась, — танцевать не умею. А по канату ходить — запросто. И остальное тоже. У Папаши всему научишься… Но танцы он не любит. Говорит, это для храмовых ручных крыс дело.
Хекки невольно вздрогнул от ее последних слов, и это не укрылось от Жун.
— Да, братец, мне повезло побольше, чем тебе. Я хоть не сижу взаперти, как ручная зверюшка.
— А это? — Хекки робко коснулся своего лица в том месте, где у его сестры был длинный темный шрам. — Откуда?
Жун криво улыбнулась.
— Подарок от одного высокородного. Я тогда еще с нашим семейством жила. Бегала по улице, да попалась под ноги какому-то мерзавцу. Верней, его лошади. Ну он и хлестнул меня не глядя. Мать говорила, мне еще повезло. Мог насмерть зашибить. Или затоптать. А так просто шкуру немного подпортил… Из-за этого больше папенька огорчался, когда Папаша Ло дал ему меньше денег, чем мог бы, — Жун презрительно дернула щекой и снова откусила от груши. На сей раз косточки она сердито сплюнула себе под ноги. — А по мне, так и демоны с ним, с этим шрамом, да и с глазом тоже! Зато публика денежки охотней дает, и у Папаши я на хорошем счету.
— Жун… — так странно было назвать это имя, — как ты нашла меня?
— Делов то… Мы часто в Таре выступаем. Заглянула к маменьке, а она мне уж не раз про старшего братика из храма рассказывала… Ну я и спросила, как тебя найти, — Жун посмотрела на огрызок в своей руке и отбросила его в строну. — Она там гордится тобой до икоты. Дескать, такой талантливый мальчик получился, кто ж знал…
— Ни разу не пришла… — сорвалось у Хекки.
— И не придет, — отрезала Жун. — Отец ей запретил, а она его боится. Да и старая уже стала. Ходит плохо. Я ей костыль новый в этот раз подарила, да что толку… Все равно дальше двора уж два года как не высовывается.