Болтовня
Шрифт:
— Даешь забастовку! — завопил он на все помещение. — Пошли по домам!
— И то, разойдемся, — поддержал Якушина несмелый голос.
На выручку пришел Костомаров.
— Рехнулись, что ли? — по-хозяйски прикрикнул он на волнующихся людей. — Разве у Сытина работаете?
Толпа смолкла.
— Типография советская, власть рабочая, партия большевистская, — кричал увещевавший рабочих Костомаров. — Здесь вам не Европа!… Хозяева здесь — вы? Так действуйте, черти, по-хозяйски!
Началась суматоха. Каждый предлагал
Ночь за окнами потускнела, электрический свет дрожал, становясь на фоне серых окон все более призрачным.
Возбуждение остывало.
Сердце мое билось больнее, еще несколько минут и придет конец — все станут на работу, и завтра начнется то же, что было вчера.
Я положил локти на плечи моих соседей, подтянулся на руках и с отчаянием в голосе воскликнул:
— Братцы, неужто опять пыль из касс ртом выдувать? Что же мы сделаем?
Горячей волной обдал меня густой бас котельщика Парфенова:
— Очень просто: и директора и Кукушку в типографию не пускать! А тем временем ну хоть Костомаров с Якушиным пусть по властям прут: желают, мол, рабочие хорошего хозяина и наваристых щей.
Опять наступила тишина.
Утром по-обычному гудели машины, взметывались тысячи отпечатанных листов, клевали свинец синие воробьи, и только в воротах десять зубоскалящих парней дожидались начальства.
Свистим! Какой занятый, заливистый свист!
Мы встретили директора я не сказал бы ласково, но внимательно. Он подошел к воротам, но не успел сделать от калитки шага, как перед ним стеной выросли десять отчаянных ребят.
— Тпру! — остановили они Клевцова. — Погоди здесь, сейчас с тобой придут поговорить.
За мной и Костомаровым прибежал Якушин. Мы наскоро обменялись несколькими тревожными словами и побежали во двор. Разумеется, побежали — как-никак таких, как мы, считают сотнями, а Клевцов — директор.
— Здравствуйте, товарищ Клевцов! — поздоровался я от имени всех.
Растерянный взгляд директора пробежал мимо нас туда, за стены, в типографию, — он тщетно пытался догадаться о причине нашего странного разговора.
— Что все это значит? — раздраженно и повелительно спросил директор.
— Порядок наводим, — грубо брякнул Якушин.
Костомаров неумело подмигнул мне глазом, я потянул Якушина сзади за брюки. Костомаров коротко и отрывисто передал директору решение рабочих:
— Товарищ Клевцов, мы вас больше в типографию не пустим. Возможно, вы неплохой хозяйственник. Но у нас вы мерили все на свой аршин. Только аршин ваш оказался неправильным, короче обыкновенного. Развалили типографию. Побудь вы еще месяц — типографии крышка. Вам хорошо, вас в другую типографию начальником пошлют, а нам — на биржу идти. Рабочие на собрании решили больше
Клевцов побледнел, сощурил глаза и вежливо, даже тихо спросил:
— Позвольте спросить, кого же вы назначили директором?
Ах, бестия! Ты вздумал нас ловить? Нет же, мы тебе не плотва.
— Убери свою удочку дальше! — усмехаясь, ответил я директору, выступая вперед. — Самостийничать мы не хотим. О новом директоре позаботится трест.
— Так извольте жаловаться, а не устраивайте митинги, — сразу меняя тон, сухо заявил Клевцов.
— Мы и пожалуемся, — спокойно отозвался Костомаров. — Но калечить типографию больше вам не позволим.
Терпение Якушина лопнуло, он выскочил сбоку, заслонил Костомарова и грубиянским тоном выпалил в лицо директору обидные слова:
— Чего нам жаловаться! Выгнали тебя — и крышка. Иди ты на нас жалуйся!
Вдруг, еще за воротами, послышался сердитый, приказывающий голос:
— Кто там разговаривает? Немедленно прекратить!
Перед нами появился Кукушка, с поднятым кверху носом, с презрительно сложенными бантиком губами и дерзким выражением глаз.
— Это вы, товарищ Клевцов, с ребятами шутите? — сразу смягчил он голос. — У меня к вам дело… А ну, ребята, по местам, по местам, живо!
Несколько голосов дружно ему ответило:
— Катись…
— Колбаской, — ласково прибавил Якушин.
— За что вы меня, ребята? — почти жалобно буркнул Кукушка и вопросительно взглянул на Клевцова, вероятно, считая директора виновником нашего бурного настроения.
— Бунт! — серьезно сказал Клевцов. — Я уезжаю в трест.
Потом он полуобернулся к нам и почти по слогам кинул угрожающие слова:
— Не беспокойтесь, через два часа в типографии будет порядок, а хулиганам придется отвечать.
Хотел я ему сказать — в своем доме человеку бастовать не приходится, только этот человек не чувствовал себя в нашем доме своим…
Мы молча проводили директора. Но я сразу понял: в типографию он не вернется.
Кукушка оказался глупее.
— Бузотерство? Выступление против руководства? — вызывающе закричал он. — Я иду в райком!
— Иди, иди, мы будем там раньше, — насмешливо откликнулся Костомаров.
Спровадив начальство, мы послали Костомарова в райком, Парфенова в трест, а сами пошли на работу.
Работа шла лучше обычного. Или это мне только казалось? Да нет, все рабочие находились в возбужденном состоянии и, ожидая дальнейших событий, больше молчали и углублялись в работу.
Пришли сумерки, зажглись огни.
Я был занят в ночной смене и весь день просидел в завкоме, говорил по телефону, советовался с Костомаровым, Якушиным, Парфеновым и дожидался гостей.
Никто не расходился по домам.
Вечером, часов в семь, перед типографией загудела сирена.