Бомарше(Beaumarchais)
Шрифт:
В связи с тем, что оспариваемое соглашение было объявлено поддельным, нельзя было удовлетворить требования г-на де Лаблаша, основанные на этом документе, о выплате ему суммы в 139 тысяч ливров, той самой суммы, которая, по уверению Бомарше, уже была возвращена им Пари-Дюверне. Тогда судьи нашли обходной путь, чтобы услужить Лаблашу: он не имел расписок на всю сумму в 139 тысяч ливров, но в дядюшкиных бумагах обнаружил расписку на 56 тысяч ливров, которую Дюверне по небрежности забыл вернуть своему компаньону. Это долговое обязательство было признано действительным, причем сумма долга была пересчитана с учетом набежавших за многие годы процентов. К этому еще следует прибавить судебные издержки, целиком отнесенные на счет Бомарше. Итак, затевая процесс, он надеялся вернуть свои 15 тысяч ливров, а в результате сам оказался обязанным выплатить более 100 тысяч, этой разницы было достаточно, чтобы из состояния благоденствия
Поскольку речь шла о суде апелляционном, судьи распорядились немедленно привести приговор в исполнение, что позволило Лаблашу добиться наложения ареста на имущество Бомарше. Многие другие кредиторы Пьера Огюстена, истинные и мнимые, не замедлили воспользоваться этим и также начали требовать свою долю; таким образом, общая сумма предъявленных Бомарше претензий, видимо, и составила те самые 50 тысяч экю, упомянутых им в мемуарах, направленных против Гёзмана.
В результате дом Бомарше на улице Конде был опечатан, а папаша Карон и Жюли изгнаны из него. Узнав о несчастье, постигшем его близких, Бомарше, в чьи обязанности входила забота об отце и сестре, а также содержание племянников, впал в глубочайшую депрессию, о которой мы можем судить по одному из его писем Сартину, отправленному 9 апреля 1773 года, то есть через три дня после вынесения ему приговора парламентом Мопу:
«Мужество изменяет мне. До меня дошли слухи, что все от меня отступились, мой кредит подорван, мои дела рушатся; мое семейство, коему я отец и опора, в отчаянии. Сударь, всю свою жизнь я творил добро, не кичась этим, и неизменно меня рвали на части злобные враги. Если бы вы были знакомы с моим семейством, то увидели бы, что, будучи хорошим сыном, хорошим мужем и полезным гражданином, я всегда пользовался благодарной любовью своих близких, тогда как извне меня постоянно поливали бессовестной клеветой. Неужто месть, которая преследует меня за эту несчастную историю с Шоном, не имеет предела? Уже доказано, что заключение в тюрьму обошлось мне в 100 тысяч франков. Суть, форма – все в этом несправедливом приговоре вызывает содрогание, и мне не удастся поправить ситуацию, пока меня будут держать в этой ужасной тюрьме. У меня достаточно сил, чтобы пережить собственные невзгоды, но я не могу выносить слез моего почтенного семидесятипятилетнего отца, который умирает от горя, видя, в каком унизительном положении я оказался; у меня нет сил выносить страдания моих племянниц, испытывающих ужас перед надвигающейся нуждой, причиной коей стали мое заключение и возникший из-за него хаос в моих делах. Даже сама деятельная моя натура оборачивается сейчас против меня, мое положение убивает меня, я борюсь с тяжелым недугом, первые признаки коего уже проявляются в бессоннице и отвращении к пище. Смрадный воздух моей камеры разрушает мое подорванное здоровье.
Бомарше».
Не пройдет и года, и впавший в отчаяние человек, написавший это душераздирающее письмо, превратится в самую популярную личность в Европе; он отомстит парламенту Мопу за несправедливый приговор, и месть его будет страшной: после разоблачений Бомарше сей институт прекратит свое существование.
Но борьба, приведшая к удивительному повороту судьбы, не могла начаться немедленно. Еще в течение целого месяца герцог де Лаврильер заставлял упрашивать себя, и лишь 8 марта 1773 года перед Бомарше раскрылись ворота Фор-Левека и он вступил на путь всемирной славы.
Глава 21СОВЕТНИК ГЁЗМАН ДЕ ТЮРН И ЕГО СУПРУГА (1773)
Находясь в заключении, Бомарше обращался за поддержкой ко многим лицам в надежде исправить свое положение; он просил о помощи г-жу Дюбарри, обещая взамен любые услуги, какие ей только потребуются, маркизу де ла Круа, обосновавшуюся к тому времени в Париже, и, памятуя о тех милостях, коими осыпали его когда-то дочери Людовика XV, послал слезное письмо их первой фрейлине, графине де Перигор.
«Едва успели огласить приговор, как на мое имущество в городе и деревне был наложен арест: судебные исполнители, гвардейцы, понятые, карабинеры завладевают моими домами, разворовывают мои запасы; принадлежащие мне здания натуральным образом захватываются, чуть ли не огонь гуляет по моим владениям. Чтобы заставить меня заплатить тридцать тысяч ливров по роковому приговору суда, в результате коего я потерял сто пятьдесят тысяч из-за недостойной игры судебных исполнителей, именуемой „согласованным судебным преследованием“, на все мои доходы, мебель и дома был наложен арест. Правосудие, наложив свою суровую руку на мое имущество, оцениваемое более чем в триста тысяч экю, заставляет меня ежедневно терпеть ущерб в триста, четыреста, а то и в пятьсот ливров. Такое впечатление, что желание увидеть меня разоренным является единственным чувством, которое движет
Оскорбленный, лишенный свободы, потерявший пятьдесят тысяч экю, заключенный в тюрьму, оклеветанный, разоренный, не имеющий больше никаких доходов, без денег, без кредита, знающий, что семья моя находится в отчаянии, что имущество мое подвергается разграблению, не имеющий в тюрьме иной опоры, кроме своих страданий и нищеты, я всего за два месяца из самого блаженного состояния, в коем только может находиться человек, низвергся на самое дно, где одно лишь горе; меня обуревали стыд и жалость к себе».
Несмотря на некоторые преувеличения, это письмо в целом верно отражало действительное положение дел, и вполне возможно, что принцессы, еще не забывшие своего учителя музыки, замолвили за него словечко перед герцогом де Лаврильером, и таким образом, обращение Бомарше к его покровительницам ускорило его освобождение.
Для узника, едва вышедшего из тюрьмы, обреченного довольствоваться случайной крышей над головой, лишенного семейного очага и не имевшего ни гроша в кармане, вновь обретенная свобода не сразу стала залогом многообещающего будущего. Но Бомарше наслаждался этой свободой и, высоко держа голову, не боялся появляться в театрах, кафе, местах общественных гуляний и в тех салонах, где его по-прежнему принимали; он нашел лекарство для успокоения нервов: остроумно и с блеском пересказывал подробности своих злоключений.
За несколько дней до вынесения приговора Бомарше попытался встретиться с советником, назначенным докладчиком по его делу. Особые обстоятельства, при которых состоялась эта встреча, по мнению проигравшего процесс Бомарше, были достойны того, чтобы сделать их достоянием гласности.
Советник Гётзман де Тюрн, назначенный докладчиком, был ставленником канцлера Мопу. Он родился на берегах Рейна и происходил из мелкопоместных дворян. Много лет он заседал в местном парламенте Эльзаса, но в 1765 году продал свою должность и перебрался в Париж, где собирался сделать карьеру на литературном поприще. По этому случаю он даже изменил свою немецкую фамилию, непривычно звучащую для французского уха, и уже под именем Гёзман, под которым он остался в истории, опубликовал в 1768 году «Трактат по уголовному праву ленных владений». Это произведение было благосклонно принято публикой, поскольку его автор слыл хорошим юристом. К тому времени Гёзман вторично вступил в брак. Он взял в жены женщину гораздо моложе себя, красивую, но амбициозную и жадную до денег. Она быстро поняла, что средств, которые получает ее муж за свои книги, недостаточно для того, чтобы жить в Париже в свое удовольствие.
Эта вторая женитьба не лучшим образом сказалась на репутации советника, и его нравственные принципы уже вызывали большие сомнения, когда, в погоне за деньгами, он согласился за предложенные ему 20 тысяч ливров в год войти в новый парламент, созданный Мопу в начале 1771 года. По мысли канцлера, главным достоинством нового органа должно было стать прекращение практики «подношений» – неофициальных, но традиционных вознаграждений, которые тяжущиеся стороны передавали советникам и судьям, чтобы расположить их к себе.
Эта забота о безупречной репутации чиновников не находила понимания у второй г-жи Гёзман, однажды она даже имела неосторожность высказаться по этому поводу в присутствии свидетелей: «Совершенно невозможно достойно жить на те деньги, что нам платят, но мы умеем так ощипать курицу, что она даже не успевает пикнуть».
Слова эти были произнесены в лавке книготорговца Леже, особы более чем занятной и не столь непорядочной, как можно было бы предположить по его поступкам. Это имя будет часто всплывать в последние двадцать пять лет монархического правления во Франции. Леже займется изданием и продажей запрещенных в стране книг, среди которых, в частности, будет нашумевшая «Тайная история Берлинского двора», преданная сожжению в начале 1789 года. Автором этого произведения был самый знаменитый клиент Леже – граф де Мирабо. В то время он состоял в любовной связи с г-жой Леже, вертевшей мужем, как ей вздумается; впоследствии эта дама вышла замуж за Дульсе де Понтекулана, члена Конвента, который в период Реставрации получил звание пэра Франции. Г-жа Гёзман частенько наведывалась в лавку Леже, главным образом для того, чтобы проверить счета мужа и выпросить у книготорговца немного денег в счет причитавшейся им доли за книги, так как постоянно была на мели.