Бомарше(Beaumarchais)
Шрифт:
Хотя Бомарше продолжал эту легкомысленную переписку, он уже начал уставать от своей излишне требовательной любовницы, связь с которой потеряла для него пикантность новизны. Внимательно вчитываясь в его письма, трудно отделаться от мысли, что этот сорокапятилетний мужчина стремился любыми способами разжечь свою угасающую чувственность и наилучшим из всего возможного считал частую смену партнерш.
В сентябре 1777 года Бомарше стал реже встречаться с г-жой де Годвиль под тем предлогом, что у него было много других дел, что, впрочем, соответствовало действительности. Пытаясь ее успокоить, он дал ей следующий совет: «Пусть моя бедная любовница попытается заменить меня и с помощью своего нежного пальчика сама сделает то, что с большим удовольствием предоставила бы делать мне».
«Ах, в каких изысканных выражениях!» изъяснялся
Бомарше все больше и больше тяготился своей любовницей и уже не стремился увидеть ее, но 20 сентября 1777 года он писал г-же де Годвиль:
«Все, что мне нужно, так это нравиться тебе. Но сам я не большой мастак делать приятные вещи. Ты хочешь моей любви? Так бери ее, кто тебе мешает? Ты желаешь, чтобы я тебя ласкал, так скажи об этом. „Поцелуй меня. Жако, дай мне свою руку, сынок!“ Ты хочешь, чтобы мой палец позабавил тебя! Так шепни мне своим прелестным ротиком:
„Пощекочи меня, дружок“. Ты хочешь, чтобы твоя куколка таяла от наслаждения и чтобы душа отлетала со вздохом счастья, для этого нужно нежно пройтись рукой по внутренней стороне бедра… Ты что-то рассказывала мне о своем поясе, но так и не показала мне, что это такое. Иногда воспоминания о твоем местечке, покрытом растительностью и влажном от нахлынувшего желания, приходят мне в голову и отрывают меня от моих грустных занятий. Я вижу его, и мне хочется испить сладкую росу с него… Когда я прихожу к тебе, кто мешает тебе сказать мне: „Доставь мне удовольствие, я хочу этого, я не могу без этого, я умираю…“ Когда я не беру тебя и не вижу, как ты кончаешь, я просто твой друг, но когда ты загораешься сама и начинаешь распалять меня, я сразу же вспыхиваю, и хотя я всего лишь слабая спичка, но эта спичка всегда готова запылать для тебя сразу с двух концов… Жду твоего ответа, чтобы получить немного удовольствия, мечтая о наших удовольствиях».
Таковы эти письма, которые в обширной переписке Бомарше перемежались с деловыми посланиями главы торгового дома «Родриго Горталес» и с письмами политического характера Верженну, Франклину и американскому Конгрессу, при том, что все свое свободное время этот писатель-драматург посвящал работе над «Женитьбой Фигаро».
Меж тем он все реже писал своей любовнице. В одном из посланий, от 22 сентября 1777 года, он позволил себе весьма скабрезную шутку:
«Кто-то сказал мне вчера: „Чтобы добиться успеха в делах, сударь, нужно ввести в них женщин“. – С таким же успехом можно проделать обратное, – сказал я ему в ответ, – мы точно так же преуспеем, если „введем нечто в женщин!“»
Эта переписка продлилась, то затухая, то вновь разгораясь, до января 1778 года. Бомарше охладел к своей любовнице и пытался порвать эту связь, больше не доставлявшую ему удовольствия и истощавшую его кошелек, так как г-жа де Годвиль не отличалась бескорыстием. Его последние письма к ней стали настолько непристойными, что нам все труднее и труднее решиться цитировать их. Всего одного примера будет достаточно, чтобы читатель составил о них представление:
«Я часто наблюдал, как слова „ну что, любовь моя, сейчас я задам тебе жару“, вовремя произнесенные возлюбленным в тот момент, когда он проворным пальчиком возбуждал ваши желания, заставляли волны сладострастия мощными толчками нестись от вашей головы к тому месту, которое вам так хорошо известно! Разве вы исчерпали все свои очаровательные средства возбуждения желания, чтобы жаловаться на свое полное бессилие? Я помню, как видел вас несколько раз в такой любовной истоме и в таком виде, что и евнух бы воспрянул; вы получали удовольствие от одного того, что, держа в руке мое орудие любви, словно молитву повторяли: „Ах, как он берет меня, ах, как он берет меня!“ – и сжимали его своими прелестными сладострастными ручками, будто хотели передать ему все свои чувства. В другой раз вы взяли его за головку и стали нежно водить им по самому чувствительному месту, грубо говоря, чесать там, где чешется, после чего мы слились в таком экстазе, что уже нельзя было в этом наслаждении осознать себя отдельно друг от друга, и каждый испытывал удовлетворение и за себя, и за партнера. Это был настоящий потоп, который тушил пожар. Так какого черта вам надо? Моя память не может подсказать
Эти игривые воспоминания, переданные в весьма смелых выражениях, не могли удовлетворить пылающую страстью женщину, предпочитавшую реальные любовные утехи их описаниям. Г-жа де Годвиль была не единственной, кто заметил, что Бомарше стал избегать интимной близости, поскольку получила на свои упреки следующий ответ:
«То, что ты написала мне, только что слово в слово было повторено мне моей хозяйкой; если бы я мог поверить в невозможное, я решил бы, что либо она видела, как ты писала свое письмо, либо ты слышала ее слова. Она сказала, что я больше не тот, каким был раньше, что, запершись в своем кабинете, я бегу от всех наслаждений, что мне больше ничего не нужно, что холод старости гораздо горячее моих чувств, что я совсем перестал доверять ей, чья нежность мне так хорошо известна, что я перестал заниматься с ней любовью и совсем разлюбил ее. После этих слов слезы полились у нее из глаз. В кого же я превратился, друзья мои? Органическая материя, которая питает наш мозг, видимо, одного рода с той, что вызывает возбуждение в центрах наслаждения, таким образом, то, что происходит наверху, сразу же сказывается на том, что делается внизу».
В то время как нежная Тереза заливалась слезами, чувствуя себя покинутой, г-жа де Годвиль завела себе нового любовника, более молодого и не подверженного приступам любовной депрессии. Бомарше философски отнесся к этому решению, сделавшему его свободным; отец Фигаро не был ревнив.
«На самом деле, если бы я мог как тот самый жеребец обхаживать вас, трепать за щечки, шлепать по попке, щипать за грудки и, наконец, довести вас к приходу вашего любовника до такого возбуждения, что ему осталось бы лишь взять вас и кончить, клянусь честью, я сделал бы это, потому что я добрый малый! Но последствия, моя дорогая, но последствия! Вы, к примеру, не сможете больше предаваться плотскому греху без такой вот подготовки. Мне же нельзя будет бросить ту, что дана мне лишь для того, чтобы я разогревал ее для своего приятеля… Ну нет, старушка, это уже не по мне, я тебе не доктор!»
Итак, пришло время поставить точку в этой любовной истории. Бомарше пообещал г-же Годвиль, что и после их разрыва будет выплачивать ей содержание, но делал это нерегулярно, стараясь не осложнять свое и без того непростое финансовое положение. Его трудности меньше всего волновали бывшую любовницу, которая не только выражала недовольство по поводу задержки денег, но частенько требовала аванс.
«Если бы вы хотели, чтобы вам заплатили всего на неделю раньше, я охотно бы на это согласился, и чтобы доказать вам, что это сердце подсказывает мне суровое решение не давать вам сегодня всего того, что должно быть выплачено по истечении трех месяцев, я, так и быть, согласен, из-за той нужды, в которой вы сейчас находитесь, выдать вам деньги за истекший январь и истекающий февраль. Но запомните, что с этого момента я буду неукоснительно и строго соблюдать установленные мною сроки».
У Бомарше было множество других финансовых обязательств, а дама, даже после того, как он выполнил свое обещание, вновь принялась просить у него денег, жалуясь, что ей вскоре придется продать весь свой гардероб и остаться совершенно голой. Для Фигаро это стало поводом окончательно порвать с бывшей любовницей, вместо денег она получила от него очередную непристойность:
«Ругайтесь теперь и говорите про меня гадости. Все ваши юбки будут проданы, и вы останетесь голой, как моя рука, и мне будет только удобнее хватать вас!»
Еще задолго до этого финала Гюден де ла Бренельри, расстроенный тем, что его друг предается разврату, тогда как множество важных дел требуют незамедлительного решения, задумал разлучить любовников, увезя Бомарше из Парижа. Во-первых, нужно было проинспектировать портовые склады, куда свозилось оружие и другие товары, предназначенные для воюющих за свою свободу американцев. Во-вторых, необходимо было вплотную заняться судебным процессом, слушания по которому вот-вот должны были начаться в Экс-ан-Провансе; этот процесс должен был наконец поставить точку в длившемся восемь лет споре между графом де Лаблашем и Бомарше, от его исхода зависело восстановление доброго имени и материального благополучия последнего.