Бомба для дядюшки Джо
Шрифт:
Восемь харьковских физиков было расстреляны в том страшном году, столько же надолго оказались за решёткой.
Французский историк религии XIX века Эрнест Ренан в книге «Жизнь Иисуса» писал:
«Оппозиция всегда составляет славу страны, самые великие люди чаще всего те, которых их народ предаёт смерти».
Впрочем, в Советском Союзе принадлежность к оппозиции приравнивалось к измене Родине.
Как все эти ужасы воспринимала научная общественность?
Что говорили физики, чьи ряды начали так катастрофично редеть?
Неужели молчали, делая вид, что политика их не касается?
Ответ на эти вопросы
«Впервые я увидел Игоря Васильевича в 1937 году, когда студентом пятого курса университета присутствовал на конференции по ядерной физике в Москве. Число участников её было невелико, и допускали даже студентов. Все поместились в конференц-зале старого здания ФИАНа на Миуссах, вмещавшем от силы 150 человек.
Игорь Васильевич делал доклад. Изящный, розовощёкий, с блестящими чёрными глазами, он да. же мне, которому был тогда 21 год, казался близким по возрасту. Я с интересом слушал его, но знакомства не произошло. В то время я хотел стать «абстрактным» теоретиком и стремился, прежде всего, установить контакт с И.Е. Таммом и Л.Д. Ландау».
Таким образом, заметными фигурами того ядерного совещания были Курчатов, Ландау и Тамм. Стало быть, именно они и принимали обращение к Сталину. То самое, в котором говорилось:
«Успешное развитие советской физики происходит при общем упадке науки в капиталистических странах, где наука фальсифицируется и ставится на службу усилению эксплуатации человека человеком, грабительским войнам и так называемому «научному» обоснованию идеализма и поповщины.
Подлые агенты фашизма, троцкистско-бухаринские шпионы и диверсанты, выполняя волю своих хозяев, не останавливаются ни перед какой гнусностью, чтобы подорвать мощь нашей родины, вырвать у великой семьи народов СССР завоевания Великой Октябрьской социалистической революции. Враги народа проникли и в среду физиков, выполняя шпионские и вредительские задания в научно-исследовательских институтах, пытаясь нарушить налаживающуюся связь с практикой и протаскивая под видом теорий всякий идеалистический хлам.
Сокрушительный удар, уничтожение фашистских гнёзд явилось ответом всех трудящихся нашей страны на гнусное преступление врагов.
Да здравствует великий вождь…!».
И так далее. И тому подобное. В духе Великой сталинской эпохи.
Иными словами, все участники Всесоюзного совещания (все!) единодушно поддержали тот беспредел, который творили в стране сталинские «опричники» с Лубянки.
Так что по части идеологии у советских ядерщиков «проколов» не было.
А как обстояли дела с научными достижениями? Какими открытиями могли удивить мир физики страны Советов?
На том Всесоюзном совещании многие выступавшие ссылались на статью профессора Харитона, опубликованную незадолго до этого в «Журнале экспериментальной и теоретической физики». В том солидном труде приводились, в частности, результаты расчётов, на основании которых делался вывод, что разделять изотопы с помощью центрифуги бессмысленно. Центрифуга,
Таким образом, по части открытий советским физикам предъявить тогда было нечего. Зато закрыть кое-что, поставить крест на отдельных направлениях им удалось с блеском! А поскольку в науке отрицательный результат считается своеобразным достижением, участники ядерного совещания, дружно рукоплескали мудрому профессору.
На статью Харитона потом долго ссылались. Ведь тех, кто был способен разбираться в головоломных вопросах ядерной физики, в те годы можно было пересчитать по пальцам. А авторитет «ЖТЭФ», солидного научного журнала, был непререкаем.
Всего неделя с небольшим прошла с того дня, как советские физики-ядерщики единодушно одобрили энкаведешный шабаш, а из Харькова прилетела новая печальная весть: тамошние чекисты арестовали ещё одного учёного из УФТИ — физика Валентина Фомина. Это произошло 7 октября 1937 года. Через три недели его расстреляли.
Но не у всех советских людей судьба в ту пору складывалась столь трагично. Например, у выпускника Московского химико-технологического института Сергея Кафтанова именно в 1937 служебная карьера круто пошла вверх. Он работал в скромной должности научного сотрудника Московского физико-химического института. Правда, при этом был секретарём институтского парткома. В сентябре его неожиданно вызвали на Старую площадь и назначили старшим инструктором ЦК ВКП(б). Через три месяца — новое назначение: 32-летний Кафтанов стал председателем Всесоюзного комитета по делам высшей школы при Совнаркоме СССР.
В том же году началось стремительное восхождение по карьерной лестнице 34-летнего заместителя председателя исполкома Ленсовета Николая Алексеевича Вознесенского. В ноябре 1937-го он был вызван из Ленинграда в Москву. С ним побеседовал Сталин и назначил на пост заместителя председателя Госплана СССР. Шефом Вознесенского оказался Валерий Иванович Межлаук, который к этому времени был возвращён на свои прежние посты: зампреда Совнаркома и председателя Госплана.
А в это время харьковский физик Фридрих Оттович Хоутерманс, видя, что происходит в стране Советов, какие творятся здесь страшные дела, медлить не стал. И отправился в советскую столицу — с тем, чтобы срочно покинуть СССР. Но 15 января 1938 года его арестовали на московской таможне. Хоутермансу было предъявлено обвинение в том, что он является агентом гестапо.
В Европе в этот момент тоже было очень неспокойно. А в Италии произошло событие, которое к «атомным» делам имело самое непосредственное отношение.
Всё началось ещё в 1937 году, когда Энрико Ферми обратился к властям Италии с просьбой помочь организовать Институт ядерной физики. Однако власти ответили отказом, заявив, что на организацию подобного научного центра потребуется слишком много денег, а ими страна не располагает.
Кто знает, будь Бенито Муссолини чуть помудрее и дальновиднее, он, наверное, нашёл бы необходимые средства. И Энрико Ферми со своими талантливыми сотрудниками создали бы итальянскую атомную бомбу. Чем бы всё это закончилось, об этом фантазировать не будем. Из-за того, что наука слишком тесно переплелась с политикой, в мире и так случилось немало бед.