Бомба для Гейдриха

Гамшик Душан

А теперь, господа, несколько соображений по поводу окончательного решения вопроса...

Окончательное решение! Окончательный приговор столпа исполнительной власти. Полицейский феномен с блуждающим взглядом в своей стихии.

— Эта территория раз и навсегда должна быть заселена немцами. Я не стану распространяться по поводу окончательной германизации данной территории... Приступать к этому надо с таких дел, которые мы уже сегодня можем осуществлять в несколько замаскированном виде. Для того чтобы получить сведения о том, кого из местного населения представляется возможным онемечить, мы должны провести перепись населения. Нам необходимо под разными предлогами, самыми

различными методами найти способ выявить расовую принадлежность каждого местного жителя. Будет ли это достигнуто с помощью рентгена при осмотрах школьников или под видом освидетельствования молодежи для отправки на работу — неважно... Я должен составить себе полное представление о нации, а потом уже могу сказать: так-то и так-то выглядит население этой территории. Есть среди него такие-то люди. Одни принадлежат к чистой, полноценной расе с правильным образом мыслей. С ними будет просто. Их мы можем германизировать. Затем следуют остальные, которые стоят на противоположном полюсе, — это люди нечистой расы и дурного образа мыслей, мы должны их изгнать отсюда. На Востоке места достаточно.

Спустя несколько дней Гейдрих выразится еще яснее: «...Когда мы завоюем побережье Ледовитого океана... мы сможем выслать туда тех чехов, которые непригодны для германизации». Но пока он продолжает излагать свои планы.

— Останется средний слой, который следует подвергнуть тщательному обследованию. К этому слою относятся люди правильного образа мыслей, но нечистой расы, и люди чистой расы, но дурного образа мыслей. Представителей первой группы мы, видимо, отошлем на постоянную работу в рейх или еще куда-нибудь и позаботимся о том, чтобы они не имели детей... Что касается индивидуумов чистой расы, но с дурным образом мыслей, то они представляют собой наибольшую опасность, так как наделены качествами господ, свойственными чистой расе... Видимо, не останется ничего другого, как поставить часть из них к стенке...

Итак, окончательное решение судьбы всего чешского народа в руках Гейдриха. Загибая пальцы, он перечисляет: первое, второе, третье. Онемечить, стерилизовать, расстрелять.

Сообщение Гейдриха подходит к концу. И становится совершенно ясно, почему Гитлер послал сюда именно его.

— Я верю, что за то, видимо, короткое время, которое мне предстоит здесь пробыть, я заложу хотя бы основы для окончательного решения судьбы этой территории.

Который уже раз новый протектор подчеркивает, что он пробудет в Праге недолго? Нет, тут дело не в предчувствии. В такую чушь полицейский генерал, разумеется, не верит. Это просто напыщенный жест «сверхчеловека», желающего добиться, чтобы его подчиненные видели в нем огненную длань Гитлера, которая появляется «словно молния» там, где необходимо вмешаться, рассечь гордиев узел, решить судьбу, принять окончательное решение. А потом снова исчезнуть с угрозой: горе вам, если вы не выполните моих приказаний. Тогда я появляюсь здесь снова как воплощение кары.

Поспешными аплодисментами встречает аудитория призывы руководителя службы безопасности и нового протектора.

Стенографистка прячет свой блокнот, в котором запечатлена мрачная тайна государственного значения, которую с трибуны разгласил ее шеф. Завтра она перепечатает стенограмму на пишущей машинке, и листы со штампом «Государственная тайна» будут спрятаны в сейф.

Однажды эти листки, пожелтевшие от двадцатилетнего лежания в сейфе чехословацкого министерства внутренних дел, станут свидетельским показанием.

...Около семи часов вечера имперский протектор Гейдрих гасит лампу на своем рабочем столе в южном флигеле Града. Он раздвигает темные шторы и смотрит через окно на улицу. Уже зашло солнце и наступило время затемнения. Человек у окна стремится проникнуть туда, где не видно ни искорки света. Предчувствуют ли там люди, какая им уготована судьба?

На расстоянии

ружейного выстрела от окна протектора Гейдриха в пустынном Ледебургском парке во мраке стоит человек, о котором Гейдрих не знает ничего. Ох, и дорого заплатил бы ом за то, чтобы знать о нем. А человек, который покинул стены конспиративной квартиры в Ледебургском дворце, чтобы подышать вечерним воздухом, знает о Гейдрихе. В этом одно из существенных различий между ними.

Человек в Граде — шеф стотысячного полицейского аппарата.

Человек, который стоит там, внизу, — один из руководителей стотысячной армии бойцов Сопротивления.

Рабочий-обувщик Ян Зика, ведающий организационными вопросами во втором подпольном ЦК Компартии Чехословакии, — один из огоньков, которые тщетно пытается разглядеть Гейдрих, вглядываясь в затемненный город.

Таких людей, которые, подобно огоньку, указывают путь во мраке оккупации, много.

Один из таких огоньков светится на вилле в Збраславе. Там крупнейший писатель Чехии Владислав Ванчура пишет «Картины из жизни народа чешского», чтобы вдохнуть в души людей веру в себя, надежду, гордость и силу.

Из небольшого окна дома № 2 на улице За Возовной на Панкраце виден и теперь в сумраке силуэт затемненных Градчан. Учитель Горак — так звучит сейчас имя Юлиуса Фучика, собственноручно вписанное им в удостоверение личности, — отошел от окна. У него черная борода, а на улице он еще носит очки в металлической оправе. Но сейчас они ему, как ни странно, не нужны. Он зажигает маленькую настольную лампочку и раскладывает на столе рукопись.

Политическая статья, озаглавленная «Сплоченно, организованно, настойчиво — к победе!», ждет своего окончания, тема ее очень актуальна. Статья должна вскоре выйти в подпольной коммунистической печати, которой руководит учитель Горак.

«...Наша борьба не легка. Мы имеем дело с врагом, еще сильным, опьяненным легкими успехами... Но все же ему уже нанесено множество ран, и они кровоточат... Наши братья на востоке сражаются на фронтах и в тылу нашего общего врага; английские солдаты блокируют врага и обрушиваются на него с воздуха, югославы воюют в партизанских отрядах; мы боремся на железных дорогах, на заводах и в учреждениях, в городах и в деревне, пользуясь тем оружием, которое в наших условиях является решающим», — пишет Юлиус Фучик (сейчас учитель Горак), товарищ Яна Зики по второму подпольному ЦК Компартии Чехословакии.

«Что же это за оружие? Гитлеровские агенты будут стараться убедить нас, что оно недейственно... что оно так же нечувствительно для них, как укус комара. А все же они смертельно боятся нашего оружия... Если каждый день 70 тысяч чешских железнодорожников будут всыпать в подшипники вагона или паровоза несколько песчинок, то ежедневно 70 тысяч вагонов и паровозов будут выведены из строя. Если каждый из миллиона чешских рабочих-оружейников выработает в день хотя бы на один винтик меньше, значит, военной машине Гитлера не хватит миллиона винтиков в день. Если 30 тысяч чешских врачей оттянут в течение недели на один день выздоровление каждого заболевшего чешского рабочего, гитлеровцы вынуждены будут потерять по меньшей мере 300 тысяч рабочих часов в неделю. Если каждый чех ежедневно там, где он может, будет вредить фашистскому зверю, то, даже если это будут только «укусы комара», пребывание оккупантов на пашей земле превратится в ад».

Эти слова ярким светом озарили то распутье, на котором остановились в растерянности множество людей, рвавшихся на борьбу против оккупантов, но не знавших, как за это взяться.

«И именно в нем, в этом самом несокрушимом множестве, — сила нашего оружия... И эта сила, как бы ни бесновалась гитлеровская свора, была и будет всегда использована с наибольшей выгодой и пользой для народа и наибольшим вредом и невыгодой для врага».

Вот что в настоящее время в интересах народа.