Бонд, мисс Бонд!
Шрифт:
– В кармане ее шубки была обнаружена вот эта бумажка, – сообщил он, припечатав к столу сложенную треугольником салфетку. – Что вы на это скажете?
– Какой ужас! Это же мой телефонный номер! – Люсинда схватила бумажку, повертела ее, зачем-то посмотрела на просвет и даже понюхала. – Надо же, еще пахнет капустой… Я сама это написала.
– Кому?
– Я думала, вы спросите – зачем! Чтобы как-нибудь созвониться и вместе куда-нибудь сходить.
– Кому вы это написали? – не сбился с курса старлей Колобков.
– Маше!
– Какой Маше? Фамилия, адрес!
– Фамилию
– Кто?
– Я думала, вы спросите – где! В ночном клубе «Сласти», клевое место, вы там бывали?
– Кто?
– Вы! Бывали?
– Я спрашиваю, кто вас познакомил с Машей?!
– Ксю, – Люсинда надула губы. – Теперь вы помчитесь к ней, не объяснив мне толком, что случилось?
– А вот теперь – угадали.
Огорчительно деловитый старлей Колобков записал телефон и адрес Ксюши и откланялся.
«И это называется «поговорили за жизнь»?» – с обидой подумала Люсинда.
Утешали ее только два обстоятельства: во-первых, чуть позже она сама допросит Ксю; а во-вторых, у сурового полицейского красавца осталась бумажная салфетка с телефоном Люсинды.
Может, он ей еще позвонит.
В больнице все прошло и лучше, и легче, чем она ожидала.
Конечно, травмированные конечности не соответствовали профилю онкологии, и в отделении на Олю с загипсованной рукой посматривали с недоумением. Зато Фантомасу не нужно было ничего объяснять, он сам понял: мама тоже больна, потому и сидит с ним в больнице.
Оля боялась, что мальчик станет спрашивать ее, где она пропадала все это время и чем была так занята, что не могла вернуться раньше, но Фантомас оказался великодушным маленьким мужчиной. Сомнительное прошлое «мамы» предметом их беседы не стало.
На Олино счастье, сейчас Фантомас был настолько увлечен воздухоплаванием, что говорил лишь об авиамоделях. «Мама» сумела заработать призовые очки, вкратце пересказав «сыну» роман «Пять недель на воздушном шаре» Жюля Верна и пообещав завтра же принести ему замечательную книжку писателя-летчика Сент-Экзюпери.
Сложнее оказалось наладить отношения с Ларисой Львовной.
Димкина бабушка поджимала губы всякий раз, когда Оля откликалась на обращение «мамочка» и называла мальчика «сынок». По логике, саму Ларису Львовну Оля должна была называть мамой, но она понимала, что той это будет неприятно, и предпочла не столь вызывающее «бабушка». Это было нормально, ведь во многих семьях с появлением детей взрослые начинают обращаться друг к другу так, как это привычно малышам: папа и мама ребенка называют собственных родителей бабушками и дедушками, и те не спорят, принимая свою новую роль как главную.
В свою очередь, Лариса Львовна тоже называла Ольгу не дочкой, а деткой или просто по имени. Она поглядывала на самозванку-маму настороженно, но не враждебно, и к вечеру долгого дня, проведенного в больнице, оптимистка Ольга Павловна обрела надежду, что всем им удастся подружиться.
Андрей Павлович за весь день не напомнил о себе даже телефонным звонком. «Не снизошел большой босс до мелкой наемной служащей», – ядовито подумала Оля.
Приехал Виктор, отвез ее в усадьбу Громова.
Эмма предложила Оле поужинать, но она отказалась. Не из скромности, а потому, что Фантомас закормил ее конфетами и фруктами, которые ему каждый день привозили в количествах, явно превышающих запросы всего отделения.
Эмма не стала настаивать, хотя и высказала согревшее Олю мнение, что ей не мешало бы немного поправиться. Сама Оля считала, что у нее имеются лишние килограммы, и даже в точности знала, где именно они «залегли». Было приятно, что для кого-то эта информация остается секретной.
Громов еще не вернулся.
До темноты Оля прогулялась по саду, распланированному с такой математической точностью, что ей было совестно нарушать эту гармонию своим присутствием.
Складывалось впечатление, что весь парковый коплекс задумывался как виртуальное пространство, которым следует любоваться издали – с борта частного самолета, например, с вертолета, с верхней палубы огромной яхты или хотя бы с балкона. При этом из Олиных окон полностью рассмотреть хитрый иероглиф из окаймленных зеленью дорожек было невозможно. Должно быть, отличный вид открывался из окон хозяйской спальни!
О том, что она уже заглядывала в эту спальню, Ольге Павловне хотелось бы забыть.
Ночное рандеву с олигархом в трусах с большой натяжкой подходило под уклончивое определение «встреча без галстуков», и все же оно не вписывалось в концепцию деловых отношений, предложенную самой Ольгой Павловной.
А Громов в трусах был неприлично хорош! Облегающее нижнее белье не оставляло простора для фантазии, так что теперь Оля могла представить себе фигуру Андрея во всех подробностях. И очень досадовала на себя за то, что постоянно делает это.
Едва лишь она закрывала глаза, как впечатляющий образ олигарха в неглиже возникал перед ее внутренним взором – и волновал, и смущал, и заставлял злиться на весь мир, устроенный так дурно, что скромная учительница может неразумно плениться миллионером, как будто у нее и без этого мало проблем!
Ольга Павловна очень трезво оценивала свои внешние данные и полагала, что в шеренгу претендующих на участие в конкурсе красоты ее могли бы поставить только замыкающей, исключительно для того, чтобы обозначить крайний предел минимальной женской привлекательности.
Она прихватила с собой наверх несколько книжек из хозяйской библиотеки, включая обещанного Фантомасу «Маленького принца», но, растревоженная вредными мыслями и пустыми мечтаниями, не смогла сосредоточиться на чтении.
Голубой экран ее тоже не увлек, потому что там показывали полную ерунду.
В телевизионной студии три эффектные девицы соревновались за внимание одного потасканного хлыща, невыносимо гордого таким ажиотажным спросом на него на рынке невест. Ведущая, плотно сбитая тетка с ухватками матерой бандерши, вела программу в беспардонной манере базарной торговки рыбой, нахваливая невест и их таланты так назойливо, что становилось стыдно за весь женский род. Оля критически рассмотрела жениха, оценила его по пятибалльной шкале как ноль без палочки и выключила телевизор.