Бонд, мисс Бонд!
Шрифт:
Злясь на Громова, Ольга Павловна кругами бегала по комнате, и каблучки ее домашних туфель гремели, как подковы, а компанейский кот выписывал по линии ее шагов синусоиду, рискуя попасть под лошадь. Ольга Павловна чувствовала себя не то дрессировщиком Куклачевым, не то клоунессой, и это ее дополнительно унижало.
Наконец она рухнула в кровать и затряслась в приступе тихого злобного плача.
Дебендранатх немедленно запрыгнул на ложе и принялся с громким урчанием переминаться передними лапами на Олином бедре. Это напомнило ей антицеллюлитный массаж и не улучшило настроения.
– Мо? – вопросительно молвил Бен.
– Он дал понять, что я для него – неподходящая женщина! – сердито шмыгнув носом, пожаловалась Оля.
– Моу, – примирительно сказал кот.
– Да? – запальчиво возразила Оля. – А ты бы не обиделся?
Кот задумался, сузил глаза и принял позу сфинкса.
– А я-то беспокоилась, как бы он не умер! – призналась Оля. – Вот ведь идиотка!
– Муррр, – не открывая глаз и иронично улыбаясь, сказал кот.
– В смысле? – с подозрением спросила Оля. – Хочешь сказать, что я и сейчас о нем беспокоюсь?
– Муррр.
– Черт! – Оля кулаком врезала под дых подушке, села и с тоской посмотрела в слепое темное окно. – Да, я беспокоюсь! Но исключительно потому, что не желаю, чтобы его смерть была на моей совести!
Для проверки она на секунду представила Громова в гробу в белых тапках и сразу же поняла, что это не то зрелище, которое может ее порадовать.
Мудрый мини-сфинкс был прав: Оля вовсе не желала, чтобы Громов внезапно погиб смертью храбрых – или не храбрых, неважно, она просто хотела, чтобы он жил.
Причем долго и счастливо.
Причем с ней!
А этот отвратительно богатый, бесчувственный, заносчивый, самовлюбленный сноб имел наглость намекнуть бедной влюбленной девушке, что она ему не подходит!
Разумеется, зачем миллионеру бедная девушка! Ему королевишну подавай!
«Вообще-то, он не так сказал», – вступился за Громова Олин внутренний голос.
– А ты вообще молчи! – окоротила его хозяйка, и кот, услышав, что она с кем-то разговаривает, открыл глаза и заинтересованно огляделся.
Он охотно затеял бы какую-нибудь подвижную командную игру, но других двуногих в комнате по-прежнему не было. Одна Ольга Павловна, тет-а-тет со своей совестью.
«Даже если Громов – такая свинья, это еще не повод позволить ему пасть жертвой проклятия, – твердо сказал голос совести. – Его надо спасти хотя бы ради сына».
– Кстати, ведь сын у нас теперь общий, – припомнила Ольга Павловна, и это решило вопрос.
Что такое родительские чувства, она понимала. Высокий пример Галины Викторовны, то и дело приносящей на алтарь материнства ум, честь, совесть, толерантность и демократию, маячил у нее перед глазами в течение многих лет. Ольга Павловна давно свыклась с установкой, что нещадно заботиться о благе ближних, даже вопреки их ясно выраженной воле, – это нормально.
Значит, надо спасти Громова от смерти, даже если сам он тупо настроен на марш-бросок на тот свет. Если понадобится, Ольга Павловна сдернет с отца своего сына пресловутые белые тапки, вместе с носками и прочей амуницией!
«Вот-вот, тебе лишь бы раздеть мужика!» – пошло пошутил внутренний голос.
– Все, хватит, довольно пустой болтовни! – порозовев, постановила Оля. – Отставить истерику и хиханьки-хаханьки, начинаем действовать по плану.
План она составила заранее, еще по дороге в усадьбу Громова, и даже успела привести в исполнение его первый пункт, уговорив Эмму провести для нее краткую экскурсию по дому.
– Понимаете, я не знаю, где тут что находится, и из-за этого попадаю в неловкие ситуации, – вполне правдоподобно объяснила она домоправительнице свой интерес к планировке дома. – Прошлой ночью, к примеру, я так проголодалась, что пошла искать кухню и по ошибке вломилась в спальню Андрея Павловича!
– Просто ужасная ошибка, – заметила Эмма и едва заметно усмехнулась.
– Пришлось ему лично провожать меня в кухню и кормить поздним ужином, – договорила Оля, втайне радуясь возможности уесть собеседницу: нечего ехидничать, если в доме, где ты хозяйничаешь, голодают званые гости!
– В таком случае сегодня я лично прослежу за тем, чтобы вы остались сыты, – сухо пообещала Эмма, но короткую экскурсию по дому все-таки устроила.
Так Оля узнала, где расположен кабинет Андрея Павловича.
Это помещение интересовало ее потому, что именно там, как подсказывала логика, и находится хозяйский сейф. А в нем, как сказал ей сам Громов, лежит записка Жанны Марковны – та самая «красная метка», которая вроде бы грозит скорой смертью тому, в чьих руках она находится (или в чьем сейфе).
В общем, Олин план по спасению жизни отца ее сына был незатейлив и включал всего-то парочку нарушений статей Уголовного кодекса: несанкционированное проникновение в чужой кабинет и мелкую кражу со взломом.
Как именно она вскроет сейф – Оля раньше времени об этом не думала. Может быть, ей повезет, и он будет открыт. Может быть, Громов просто забудет его запереть.
Напьется, например, – и забудет!
И за ужином она сделала все возможное, чтобы напоить хозяина сейфа до беспамятства.
А поскольку Эмма, чью профессиональную гордость задел завуалированный упрек в негостеприимстве, делала все возможное, чтобы накормить Олю до отвала, на финише трапезы и гостья, и хозяин имели изрядно осоловевший вид и мечтали об отдыхе. Поэтому вечерний сеанс их общения не затянулся.
Оля, исполнив благодарственный книксен с грацией раскормленного бегемота, неповоротливым дирижаблем улетела к себе на второй этаж – полежать перед предстоящим нападением на кабинет. А Громов, по-моряцки раскачиваясь и «пунктирно» вытирая плечами дубовые панели в коридоре, перебрался в библиотеку – «догоняться» коньяком.