Бонжур, Антуан!
Шрифт:
Я слушал с интересом. К тому же, как я улавливал из перевода, фрау Шуман всё время называла Поля Батиста «мсье президент». Всё-таки он неплохой мужик, этот де Ла Гранж. К «кабанам» он относится правильно. Я произвожу его в президенты, и пусть он останется таковым. Президент Армии Зет Поль Батист де Ла Гранж, член многих клубов, попечительских советов и так далее, всеми уважаемый и неизменно единогласно избираемый президент.
– Значит, отыскиваются следы и к «кабанам», – не удержался я. – Каким образом удалось узнать об этих операциях?
В смотровое зеркальце я видел, как
– Мой молодой друг, я составил программу не только для вас, но и для себя. Я вам уже говорил, что наши поиски, к сожалению, осложнены, и, пока мы не выясним некоторых подробностей, я затрудняюсь сказать что-либо определённое. Пока мы будем выполнять нашу сегодняшнюю программу. Перед нами объект номер два.
Машина свернула в сторону длинного сквера, в дальнем конце которого высился огромный белый куб. Он поднимался над лесом, над полем как нечто потустороннее.
– Мы прибыли к монументу, воздвигнутому в память американских солдат, погибших в боях за Арденны, – начал президент, едва мы вышли из машины. – Этот монумент является одной из достопримечательностей Льежа, и я приглашаю вас осмотреть его.
Гигантский орёл, высеченный на фасаде куба, отбрасывал резкие тени на женские фигуры, изображающие скорбь. За кубом открылось обширное поле, щедро усеянное белыми крестами. На каждом кресте вырезано: кто, когда, где? Все зафиксировано на могильной плите, и вся жизнь уместилась в одну строку: имя, дата, место.
Кресты стояли тягучими рядами, казалось, они растворялись в бесконечности. Поле было безлюдным и тихим. Звёздно-полосатый флаг вяло колыхался на мачте. И тут я заметил тёмную фигуру, одиноко затерявшуюся среди крестов и выделяющуюся на фоне их равнодушной одинаковости своей подломленной болью. Женщина стояла на коленях перед крестом и трудолюбиво молилась. Она пересекла океан, пробралась сквозь людские толпы и сутолоку вокзалов к заветной точке: сектор А, седьмой ряд, место двадцать второе. Она бестрепетно осталась наедине с этим сонмом крестов. А строка заполнена чётко на белом кресте: имя, дата, место – ей сообщили все, что надо сообщить, и мать не ведает предательских сомнений, душа её покойна, долг исполнен. Но боль-то, боль навеки запеклась и в этом сердце: почему именно он, а не другой? Почему мой, а не чужой? О чём он думал перед тем, как упасть на чужой земле? Разве хотел он оборачиваться крестом? Но это уже из другой оперы, кресты вправе промолчать, и безропотно застыла среди них фигура женщины.
Голос фрау Шуман вывел меня из задумчивости.
– Мсье де ла Гранж просит обратить внимание на то, что эти кресты образуют в плане тоже крест. Если вы посмотрите на это поле с самолёта…
– Сколько же здесь крестов?
– Четыреста шестьдесят два, – ответил президент. – Америка – богатая страна, – продолжал он с грустной улыбкой. – Только в одной маленькой Бельгии американцы воздвигли шесть мемориалов и монументов в память своих солдат. А у бельгийского правительства нет средств на монументы, мы вынуждены обходиться собственными силами. Американцы же могут позволить себе не только пышность, но и торжественность. Обратите внимание на акустику этого памятника…
Мы уже входили
– Это голоса мёртвых, – шептал президент. – Они переговариваются между собой и напоминают нам о прошлом.
– О-оо-ооо, – отзывался потолок, с каждым разом все тише и тоскливее.
– Да, – сказал я, когда мы вышли на свежий воздух и президент спросил, каково моё впечатление о монументе. – Величественно и впечатлительно, только я не думаю, что монумент Неизвестному партизану хуже. Скромнее – да, но не хуже.
– Наши монументы скромнее, вы правы, – согласился он, – но в них вложено больше сердечности.
Теперь самый раз подступиться к прежнему разговору, который уже прерывался дважды.
– Ваша задача неизмеримо сложней, но и почётней, – начал я. – Какое щедрое сердце надо иметь, чтобы с такой неутомимостью служить своему делу! Вы человек с щедрым сердцем, мсье президент!
Фрау Шуман перевела. Президент был растроган.
– Я только исполняю свой долг, – говорил он, ласково поглаживая руль. – У меня активные помощники, без них я ничего бы не сделал.
– Нет, нет, не пытайтесь разубедить меня, – продолжал я. – Это же невозможно представить: найти живого свидетеля после того, как не осталось никаких следов. И сколько лет прошло. Нет, тут не активные помощники, тут мало одного щедрого сердца, тут нужен аналитический ум.
И он не устоял:
– О, пока что мы узнали очень и очень мало. Этот человек живёт в Льеже, но адрес его неизвестен. Возможно, и имя сейчас у него другое. Но нам почти точно удалось установить, что он имел какое-то отношение к группе «Кабан», вероятно, даже входил в неё. Но участвовал ли он в последнем бою на мосту? Этого мы ещё не знаем.
– Кто же он?
– Его зовут Матье Ру. Во всяком случае, так звали тогда.
В точку угодил президент Поль Батист. M и R – вот он где оказался. Он входил в группу и остался в живых. И когда мы встретимся, Матье Ру, я задам тебе мой вопрос. Но спокойно, спокойно, держи правильный курс, штурман. На белом могильном камне появилось первое имя. А мы ещё до Льежа не доехали.
– Удивительное совпадение, – сказал я с улыбкой. – Примерно так я и думал, мсье президент. Посмотрите-ка на этот предмет, который мы нашли в хижине «кабанов», – я достал из папки нож и протянул его через сиденье президенту. – Что вы на это скажете?
Президент принял нож и замедлил ход, прижавшись к обочине. Он даже перчатки снял, разглядывая нож и крутя его в пальцах.
– Мне кажется, я где-то видел точно такой же нож. – Он задумался. – И совсем недавно. Буквально этим летом. Точно такой же рисунок. Я вообще питаю слабость к монограммам.
– В чьём-то доме, это же личная монограмма, – подсказал я.
– Среди моих знакомых нет никого с такими инициалами, – продолжал он задумчиво. – Впрочем, наше с вами предположение может оказаться ошибочным. Дело в том, что фамилия Ру могла служить и кличкой, так как Ру по-русски означает «рыжий».