Борьба без проигравших
Шрифт:
— Хочешь узнать, почему он вступил в «Авалон»?
— Ну?
— Я считаю, что здесь несколько причин. Во-первых, его мировоззрение. Дэвид никогда не чувствовал себя счастливым. Он никогда не был уверен в себе или в своей возможности приспособиться к ежедневным трудностям и решать вопросы, с которыми нам всем приходится сталкиваться.
Это была правда. Калеб махнул рукой, чтобы она продолжала.
— Жизнь в коммуне очень привлекательна для людей такого типа, для них это как возврат в беззаботное детство. За тебя все решают другие: где жить, какую работу
— Что еще?
— Я совершенно уверена, что Лу вынюхивает перспективных членов для своей коммуны — из тех, кто побогаче, — и лезет из кожи вон, чтобы их заманить.
— Не буду с тобой спорить.
Элизабет приподняла бровь.
— Бывают же чудеса на свете!
— Не знаю, Элизабет. Почему-то мне трудно представить себе художника с чувствительной душой, который моет писсуары.
— Бухгалтеров, поваров — в общем, тех, у кого необходимая для коммуны специальность, не используют на грязных работах.
— Ну, а художник-график? Разве он им нужен? Должно быть, за эти несколько недель он перемыл немало унитазов.
— Знаешь, я расспрашивала о Дэвиде, когда была в «Авалоне», — осторожно, разумеется. Он никогда не мыл уборных. Никогда не работал в поле на кухне или еще где-нибудь вместе с остальными Он выполнял какую-то другую работу, я не знаю, как назвать… Квалифицированную. И никому о ней не рассказывал.
Калеб почувствовал, что у него стынет кровь в жилах.
— Какую-то квалифицированную работу?
Что заставляли делать его младшего брата в этом чертовом «Авалоне»?
— Я, как и ты, действовала по обещанию, которое дала Дэвиду. Я обещала помочь ему, но, — голос ее дрогнул, — опоздала.
Калеб положил руку на плечо Элизабет. Она жалела о своей беспомощности точно так же, как и он о своей.
— Элизабет… — Он чуть было не произнес: «Это не твоя вина».
Но разве ее рассказ не идет вразрез со всем тем, что говорил ему брат? В конце концов, если даже часть того, что Дэвид рассказал ему, правда, то в трагической судьбе его брата есть и ее вина. Калеб сжал ей плечо.
— Ты согласилась встретиться с ним. Что ты еще могла сделать?
Она ответила, беспомощно покачав головой:
— Я… я могла бы пойти в полицию и сказать, что там происходит что-то подозрительное.
— На основании одного телефонного звонка? Они бы высмеяли тебя. Копы не стали бы заниматься «Авалоном» без основательной причины. Лу обхаживал всех местных политиков. Он сделал солидные взносы в фонды нескольких выборных кампаний.
— Я должна была что-то сделать. Мы дружили много лет. Хотя его романтическая привязанность ко мне и вносила напряжение в наши отношения, мы оставались друзьями. После его смерти я решила, что единственный способ выполнить свое обещание — это проникнуть в коммуну самой и узнать все о его гибели. Мне было нужно несколько недель, чтобы закончить одну работу. Затем я сказала своему агенту, что мне нужно отлучиться на время, и вступила в «Авалон».
— И притащила
— Верно.
— Ты хоть знаешь, как им пользоваться?
Элизабет устремила на него долгий страдальческий взгляд, который сказал ему о многом.
— Ладно, глупый вопрос.
Как профессиональный стрелок, Калеб мог позволить себе некоторое высокомерие. Меткая стрельба была одной из главных программ в Дельта-Форс. Каждый день Калеб проводил несколько часов, оттачивая свою технику, недостижимую для непосвященных, простреливая сотни кружков Разом, пока не начинал неметь палец на спусковом крючке. Он мог войти в помещение, где держат заложников, в доли секунды обнаружить среди них террористов и выстрелить раньше, чем те успеют убить заложников. Такая работа не для всех.
— Я умею стрелять в цель. Я неплохой стрелок.
— У тебя есть разрешение на ношение?
— Неужели похититель собирается арестовать меня за незаконное ношение оружия? — съязвила Элизабет.
— А тебе не приходило в голову, что Дэвид мог рассказывать о тебе Лу? Что Лу мог узнать тебя по имени?
— Я сказала им, что работала секретаршей, назвалась Бет и воспользовалась фамилией горничной моей матери.
— Что еще ты узнала, пока была в «Авалоне»?
Элизабет вздохнула.
— Чертовски мало, как сказал бы Лу. Они все время нагружали меня работой, но мне удалось кое-что разнюхать. Что-то там все-таки происходит. Разные люди приходят и уходят, часто по ночам. В административном корпусе происходит много заседаний за закрытыми дверями. Лу отвел мне комнату недалеко от своих личных апартаментов. Но не воображай, что я спала в одной из комнат, где можно было бы…
— Ты насчет своего бутона?
Она горько усмехнулась.
— Стало быть, ты жила там три недели, — сказал Калеб, — в самом центре всего происходящего, и при этом ты не можешь обвинить их ни в чем, кроме как в секретных совещаниях. Может, они совещались, сколько надо закупить туалетной бумаги.
— Калеб, там творится что-то неладное! Я чувствовала это постоянно.
— Единственная вина Лу в том, что он охотится за богатыми, эмоционально неустойчивыми клиентами и принуждает их вывернуть свои кошельки. Он, конечно, скользкий малый, но не собираешься ты убеждать меня в том, что это он убил Дэвида?
— Я не верю в то, что это было самоубийство. Я думаю, Дэвид узнал что-то об их преступной деятельности, и они убили его.
Элизабет только начала говорить о своих главных подозрениях, но Калеб помотал головой.
— Чепуха.
— Калеб, ты считаешь, что Дэвид способен убить себя? Он не был самым счастливым человеком на свете, это правда, но разве у него была когда-нибудь настоящая депрессия?
— Никогда, пока он не познакомился с тобой.
Элизабет ничего не ответила.
Возможно, она не такая уж ведьма, какой он себе ее представлял, но она была весьма колючей особой и не слишком обращала внимание на страсть Дэвида.
— Ты хоть веришь, что я вступила в «Авалон» из-за Дэвида? — устало спросила Элизабет.