Борель. Золото (сборник)

Петров Петр Поликарпович

Пока баба наливала самогон, к Василию подошел один из ямщиков и, кивнув на бабу, шепнул:

— Фартовая!..

— Зачем он здесь? — шепнул Яхонтов Василию, когда они проходили на хозяйскую половину.

— А ты видел обоз на дворе? — хмуро отозвался Василий.

Яхонтов недоумевал:

— Какой обоз и что он значит?

— Вот видишь, как все вы понимаете здешнюю обстановку!

Нам хлеба меньше везут, я уверен, а Евграф Иванович прет его сотни подвод. Вот что это значит: это значит, что Еграшка выжмет нас с прииску! Эх, Борис

Николаевич! Хороший ты парень, но что-то тебе мешает мозговать по-рабочему. Мы видим этих Сунцовых, как кошка в подполье, и они не уйдут от нас, а тебя бы этот тунгус в день пять раз на кривой объехал.

— Да, это, пожалуй, верно, — хмуро согласился Яхонтов.

— Не пожалуй, а чикалка в чикалку, — воодушевился Василий. — Мы должны даже во сне видеть и слышать, чем дышит эта порода. Плохо, что ты не знаешь нашу азбуку…

— Смотря какую… Кое-что я раньше тебя читал, — улыбнулся техник. — Но мне кажется, все ваши преувеличивают опасность. Ведь, по существу, у нас капитал золотушный, недоразвитый, и он не может создать серьезную опасность новому порядку.

— Ошибаешься, Борис Николаевич! — рассмеялся Василий. — Сними, товарищ, интеллигентские очки, и ты увидишь, в какой колючей проволоке мы находимся. Не только Сунцов; но и еще кое-кто настряпает советской власти, ежели мы проспим.

— Ну, это, может быть, и так, — начинал сдаваться Яхонтов. — В отношении собственников, может быть, ты и прав. Но почему же такая нетерпимость к нашему брату — интеллигентам?

Василий снова рассмеялся и положил руку на крепкое плечо техника.

— Чудной ты, Борис Николаевич! Мы с тобой не сговоримся в два дня. Но ты все-таки не видишь, в чем тут штука. Пойми, что таким, как ты, в пятьсот годов не дойти до социализма. Хватки нет у тебя, хотя ты и наш парень.

— А Валентина Сунцова? Как по-твоему — чужая она или не чужая?

Василий на минуту смешался, но затем смело тряхнул волосами.

— Объезживать надо, — решительно сказал он. — Ты понимаешь, ей надо хорошего ездока, а у плохого зауросит и пойдет по брату.

Яхонтов пожал плечами и замял в цветочном горшке окурок папиросы. Василий понял, что техник внутренне соглашается с ним, но не желает признаться.

— Но ведь вы готовите свою интеллигенцию и неужели ей также не будете доверять, — неуверенно начал Яхонтов.

— Наша интеллигенция будет с другими мозгами, — коротко отрубил Василий. — А ежели который свихнется, то тоже пусть чешет в хребте…

В дверь постучались, хотя она и была полуоткрыта.

Евграф Иванович вошел в комнату вслед за девочкой, которая, семеня ногами, несла тяжелый самовар. В его походке и манерах осталась старая осанка и развязность, но на измятое лицо налетела тень таежного загрубения. Глаза бегали с заискивающим любопытством. С хозяевами Евграф Иванович, как и со всеми, был на ты.

— Не помешаю? — спросил он, присаживаясь.

— Садись и рассказывай, как живет ваше Запорожье, — пригласил Яхонтов, насмешливо взглянув на Евграфа Ивановича.

Сунцов

тоже рассмеялся.

— Это метко сказано… Запорожье наше пока бедствует, а дальше не знаю, что будет делать! Хочу на службу идти.

Худая, с желтизной на лице и тонкой шее, хозяйка принесла сковороду яичницы со свиным салом и пригласила всех к столу.

Сунцов, прищурившись, оглянул закуску.

— Ничего, пыжи добрые! — сказал он, подмигивая Яхонтову и косясь на Василия. — Промочить бы их?..

Василий вопросительно взглянул на Яхонтова и, не дожидаясь ответа, сказал:

— Тащите, если есть, — все равно ночью не поедем — чего там!..

Сунцов что-то шепнул на ухо хозяйке. Она вышла и, возвратясь, принесла бутылку первачу.

— Много, поди, везешь? — указал Яхонтов на бутылку.

Сунцов хитро скривил лицо:

— Сколько везу — все мое…

— Смотри, влетишь!

— Ну и что же, вам-то, полагаю, легче не будет!

— Только рабочих не спаивать, смотрите, — усмехнулся Василий.

Гости уселись за стол, а хозяйка прикрыла двери.

— Штобы оттуда не глазели, — заметила она как бы про себя.

Евграф Иванович усердно подливал крепкий самогон.

— Давайте, давайте, — уговаривал он Яхонтова, — у нас здесь хорошо работает лестрест.

Яхонтов отодвинул чашку и решительно отказался.

А Василий вместо рюмки налил себе стакан.

— Вот это будет мой глоток, — сказал он, опрокинув самогон в рот.

После первой же бутылки Сунцов опьянел. Но на столе появилась вторая, и он, не морщась, пил чашку за чашкой, не замечая, что Василий все время выливает под стол свой стакан.

— Бусать так бусать, — нарочито кричал раскрасневшийся Василий и стучал кулаком по столу. На столе дребезжала и прыгала посуда. Он сбросил с себя шарф и купленную в городе кожаную тужурку.

Хозяйка подносила рыжиков, огурцов и жареного мяса.

— За наши успехи на руднике! — снова кричал Василий, громко чокаясь с Сунцовым.

— И за наши, — пьяно усмехнулся тот.

В комнату собрались все члены семьи, и старший сын хозяйки Костя, невысокий плечистый парень с большим рыжим чубом, достал из ящика двухрядную гармонь и лихо хватил «Яблочко». Младший, Маркелко, костлявый и веснушчатый подросток, похожий на молодого ястребенка, стукнул о пол ногою и пошел в пляс, размахивая длиннопалыми красными руками.

Мерно, в такт гармошке, заговорили кривые половицы. Бродни без каблуков беззвучно выбивали шепотливую дробь. Сунцов поднес плясуну и гармонисту по полной чашке.

— Восподи баслови! — говорил Маркелко. — Седни первая отломилась…

Подвыпившая хозяйка, закуривая папиросу, подсела к Василию.

— Ну, как живешь, Хватиха? Не узнала меня?

Она рассмеялась, показывая два ряда желтых, закопченных зубов.

— Хорошо живем, да не в славе, товарищ! Вон сыновья выросли — малый-то не успел выпериться, а уж женился. Беда с нынешними детьми!.. Переродился народ.