Борись за мою любовь
Шрифт:
— Мне перезвонили с твоего номера, поэтому — вот.
У него в ладони лежит мой телефон. Тёмный экран с одной трещиной. Зелёный чехол в белый горох. Я с ним уже попрощалась.
— Спасибо!
В порыве эмоций кидаюсь ему на шею. Обнимаю, уткнувшись носом в его рубашку и шепчу сквозь слезы:
— Спасибо, спасибо, спасибо.
Я больше не планировала с ним встречаться. Общаться! Никогда не хотела касаться. Видеть не хотела! А сейчас, благодаря ему, сжимаю в ладони свою ниточку связи с Филом. Шепчу слова благодарности и плачу.
Мои плечи вздрагивают, с губ срываются
Кирилл аккуратно обнимает меня в ответ и прижимает к себе сильнее. Мне бы оттолкнуть его, выгнать, чтобы ушёл. Меня уже никто не спасёт, я тону, захлебываюсь в накатывающих, как волны во время шторма, эмоциях.
Гладит по спине, волосам. Что-то говорит. Ничего не слышу. Просто цепляюсь за него, как за спасательный круг, и плачу.
Проходит достаточно времени с моей внезапной истерики в прихожей, свидетелем которой, к моему стыду и разочарованию, стал Морозов. Я успела успокоиться, почти. А он никак не хочет уходить. Находит в своем рюкзаке бутылку с водой и вручает мне.
— Пей.
Сам отходит к окну, за которым начинает смеркаться, на улице зажигаются первые фонари. Я прищуриваюсь от света. Глаза после слёз неприятно щиплет. Минусом жизни на третьем этаже всегда было то, что свет от уличного освещения нещадно бил именно нам в окна.
Я достала влажные салфетки и протерла ими лицо. Воды в квартире нет, как и электричества. Для его включения стоило покопаться в щитке на лестничной площадке, но у меня не было никакого желания этим заниматься. Да и не умею я такого. Опять пришлось бы просить папу прислать рабочих.
Из мебели на кухне остался один обеденный стол. Не придумав ничего лучше, я опускаюсь на пол и, привалившись спиной к стене, открываю бутылку.
— Я немного задержусь. Побудешь с Мариной?
Морозов стоит ко мне спиной и , видимо, звонит сестре. Мне становится ещё неуютнее в его присутствии. Он мог давно уйти. Просто отдать мне мобильный без лишних церемоний. Или мог просто передать его через Люду, как и планировал. Что он делает здесь со мной, я не понимаю.
— Она не будет заставлять тебя есть суп, — спокойно говорит Кирилл, выслушав длинную крикливую речь на другом конце трубки.
Морозов сжимает переносицу большим и указательным пальцем и устало запрокидывает голову:
— Оля…
Решаю попытаться ещё раз выпроводить его из квартиры:
— Ты можешь идти, у меня... у меня все нормально, — хрипло говорю и громко шмыгаю носом, к сожалению, именно это не добавляет мне убедительности.
— Не верю, — говорит Кирилл, отключает телефон и садится рядом на пол. Грустно улыбаюсь и делаю глоток прохладной воды. Она капает мне на подбородок, неуклюже стираю капли тыльной стороной ладони. Морозов внимательно наблюдает за мной, нахмурив брови. Его взгляд блуждает по моему лицу, разглядывая. Я радуюсь тому, что в кухне стоит полумрак и он не может в полной мере наблюдать следы, которые оставили слёзы на моем лице.
— У меня правда всё нормально.
— Это я уже слышал.
Кирилл протягивает руку, и я отдаю ему воду. Он запрокидывает голову и, не протирая горлышка,
— Расскажешь?
— Что? — Устраиваю подбородок на коленях, которые подбираю ближе к себе и обнимаю руками.
В одной ладони зажат телефон. Я уже проверила его, он работает. Но вот-вот сядет. Отправила смс Люде, отцу и маме, что у меня всё нормально, и телефон опять со мной. Ласково провожу большим пальцем по чехлу.
— Что это было? — тихо спрашивает Кирилл.
— Тебе точно не расскажу, — хмыкаю я.
Неужели он считает, что раз стал свидетелем моей истерики, может рассчитывать на какие-то откровения с моей стороны? Ну уж нет.
— Я тебе не враг.
— Но и не друг, — говорю резко.
— Даша…
— Кирилл, слушай, — быстро облизываю губы и поворачиваюсь к нему. — Я просто очень расстроилась из-за телефона. Там много важной для меня информации. Для учебы и личной. Она не подлежит восстановлению, я давно не делала резервных копий, и потерять её для меня было огромным стрессом. Поэтому я просто выплакала свой стресс. Извини, что на тебя.
Показываю рукой на его мокрую рубашку. Пусть скажет спасибо, что на моих ресницах не было туши. Он прищуривается и не отводит своих серых глаз, блестящих в полутьме, от меня. Нервно сглатываю и отворачиваюсь. Он как будто хочет залезть мне в голову и узнать, о чём я думаю. А я не хочу делиться. Совершенно. Ни с кем. Особенно с ним.
Кирилл Морозов — чужой. В другой — прошлой — жизни я, возможно, и рассказала бы ему часть своих мыслей. Он бы меня понял. Сам пережил нечто подобное, и я была на его месте. Мы как будто поменялись местами. Я хотела впитать всю его боль и горе в себя. Разделить с ним горечь потери. Выслушать. Утешить. Удивительно, что это сделать он мне позволил. Любить себя только не позволял.
У меня начинает покалывать кончики пальцев, и я встряхиваю головой. Волосы рассыпаются по плечам, разделяя нас густой завесой.
Он для меня больше ничего не значит.
Сжимаю телефон сильнее, до побелевших костяшек.
— Тебе лучше уйти.
— Думаешь, я оставлю тебя после того, что было? — сухо спрашивает он.
Медленно киваю.
— Будь так любезен. Тем более тебя ждет сестра или, может, ещё кто.
— Подождут. Вставай. Отвезу тебя домой, сейчас час пик, такси ты будешь ждать слишком долго.
— Я никуда с тобой не поеду.
Одна лишь мысль, сесть с ним в машину, приводит меня в дикий ужас и панику. Я и Кирилл в одной железной коробке на колесах.
Он за рулём.
Боже.
Нет.
Я даже не могу себе этого представить. С незнакомыми людьми за рулём я езжу более-менее нормально. С папой тоже. А тут... я боюсь и не доверяю.
Просто цепенею. Взгляд плывет и на глаза опять набегают слёзы. Быстро моргаю, прогоняя их. Пытаюсь сконцентрироваться на том, что всё нормально. Сейчас я не в машине, и если сама не захочу, то и не сяду в неё. А я не захочу. Могу остаться здесь, в квартире, и лечь спать, закрывшись на все замки. Дождусь утра и позвоню папе, пусть приедет за мной. С ним я чувствую себя почти комфортно.