Борисов Александр Анатольевич
Шрифт:
Это была идеология и Моральный кодекс. Волейболист мотался по городу в стареньком тестевом "Москвиче" и делал "ложные выпады", обозначающие "борьбу с привилегиями". И сразу же о нем стали слагаться легенды.
Пошел было в народ и молодой вождь, посулив ему перестройку, гласность
– Народ, - говорили они, - это тебе, Мишатка, не маленькие гаечки, болтики или винтики. Это у них, в загнивающем обществе так. А наш народ до этого еще не дорос. Наш народ - это воздух в колесах государственной машины, который с легкостью должен выдерживать власть в нужное количество атмосфер. Представь себе, если воздух сам станет решать, что ему делать: надуваться или выдуваться! С таким народом мы, батенька, не только до коммунизма - до вашего следующего дня рождения не доедем.
Но молодой реформатор уже сделал свою последнюю ставку - на народ. На него же ставила и альтернатива. Наверное, потому эхо от всех потрясений, которые по идее должны были стать всенародными, бессильно замирало, так и не выйдя за пределы Садового кольца.
– Почему?
– спрашивал новый вождь.
– Наверное, потому, что люди пьют, - сказала его жена.
И он тогда допустил последнюю ошибку, ставшую роковой. Указ о борьбе с пьянством и алкоголизмом, ударил по самому святому: по народной душе. А уже рикошетом - по нему самому.
"В связи с Указом... в целях дальнейшего усиления, в соответствии с распоряжением исполкома за номером... с такого-то по такое-то... продажа алкогольных напитков будет полностью прекращена".
Подобные объявления стали настенными украшениями всех водкосодержащих магазинов страны. И появлялись они в моменты, когда в тот или иной населенный пункт приходил эшелон с "левой" водкой. Ее не становилось меньше. Просто по себестоимости ее стало почти невозможно купить, зато по тройной цене - сколько угодно.
"Инициатива" была вроде бы частной, но взяткоемкость алкогольного бизнеса крепила благосостояние новых советских буржуев и все уровни власти настолько стремительно, что "то, что еще не мое" стремительно тончало "ещем".
Народ все это видел. И все понимал. И, страдая в водочных очередях, ненавидел власть и ее атрибуты.
Судьба реформатора решилась тогда. Сейчас решалась судьба народа: момент истины наступил.
Точная оценка событий, логические цепочки, исключающие неверное толкование. Устинов такого спокойствия не понимал и когда говорил, с огромным трудом сдерживал хлещущие через край эмоции:
– Евгений Иванович предупреждал, что такое возможно, что страна впадет в искусственно управляемую анархию. Я долго работал под его руководством и личным контролем. Орден "Права человека" - тоже его идея. Ведь только благодаря моим связям и надежным контактам в массонстве, нам удалось разоблачить многих. Иные предпочли застрелиться.
В районе Арбата, микроавтобус резко свернул в распахнутые ворота и увеличил скорость. Позади громыхнуло. Донеслись автоматные очереди. Устинов и его собеседник чуть не столкнулись лбами. Страдающий от боли шофер, громко и забористо матюкнулся.
У стен особняка, укрытого в глубине старинного парка, несколько личностей в черных масках подбежали к машине. Двое начали быстро откручивать номера и менять их на новые. Еще двое снимали намагниченные рекламные щиты над никелированными молдингами. Пятый тащил другие, более красочные.
– Что, Олег Николаевич, - весело крикнул он измученному шоферу, - зуб донимает? Есть, понимаешь, хорошее народное средство. Возьми две горошины. Одну положи на зуб - другую засунь в задницу. И почаще меняй!
Люди в масках похабно заржали. Шофер смачно плюнул, и рванул дальше. Верткая машина скользнула по узкой аллее и выскочила в другие ворота. Покружив в лабиринте старых московских двориков, снова выпрыгнула на проезжую часть.
Водитель впервые повеселел:
– Верняк, Отто Карлович! Громко, но чисто.
– Давай, Олежка, на Кольцевую. Туда, где танковая колонна. Нам еще пятерых эвакуировать надо...
Потом как ни в чем не бывало, вновь обратился к Устинову:
– Евгений Иванович лучше других понимал зоологию этого путча. Взять ту же самую "гласность". Вроде, нет ни запретных тем, ни личностей, ни событий. Все дерьмо, копившееся веками, прилежно взболтали и выплеснули на страницы газет. Ан нет! Ни один, самый отъявленный борзописец и словом не обмолвился насчет покушения на Андропова. Это табу! Знают, что сделают с тем, кто даже случайно коснется подобной тематики. Да и невозможно правдиво ее рассекретить, не сорвав маски с тех, кто сейчас на коне. Да, так и не смог Векшин основательно подчистить этот зверинец. Но он успел сделать главное - отвести от вас подозрение и вашими же руками лишить заговорщиков головы...
Устинов внутренне покраснел. Но Отто Карлович этого не заметил. Нужно было менять тему. Поэтому Жорка спросил:
– Кстати, не знаете, что там, с семьей Векшина?
– Семьи, как таковой у Евгения Ивановича не было. Приемная дочь исчезла неизвестно куда, за день до его убийства. Нет ее ни в Питере, ни в Москве, ни среди неопознанных трупов. По косвенным данным, следы похожей на нее девушки теряются на территории одной из суверенных республик, которая по нашим прикидкам уже в недалеком будущем станет полностью независимой. А сын...
– Сын?!
– Да, у Векшина есть сын, ошибка молодости. Многие говорят, что он умеет читать мысли. Не слышали?
– Я сам это точно знаю.
– Именно за эту способность его так боялся и ненавидел Мушкетов. Вам лучше знать, что с Антоном произошло. Ведь это ваши люди так активно разрабатывали его в Мурманске. Заметьте, одновременно с покушением на Векшина и исчезновением его дочери.
– Но я не знал. Не мог даже предположить, что Антон - его сын!
– Евгений Иванович тоже до последнего думал, что этого никто никогда не узнает. Даже Центр. Как видите, он ошибался.