Бородинское поле

Шевцов Иван Михайлович

возраста. И когда жизнь Игоря держалась на тоненькой

ниточке, Варя находилась в состоянии потери рассудка. Она

жила в это время в Подгорске, но не замечала города, который

украшали Дворец культуры и гостиница, построенные ее

мужем. Она не замечала людей, и все ее мысли, до предела

сжатые в один нервный комок, постоянно присутствовали в

больничной палате. Она потеряла сон, а когда под утро

засыпала, на нее обрушивались кошмарные

сновидения и

страхи. Она просыпалась усталая и разбитая, как после

тяжелой, изнурительной работы, преследуемая тревожными

предчувствиями. За несколько дней она похудела, осунулась и

постарела.

Печать глубокой скорби легла на ее тонкое лицо и,

казалось, навсегда застыла в мятущемся и молящем взгляде.

Варя замечала за собой, что становится суеверной. На

память приходили различные приметы и поверья: на даче у

деда вдруг появились крысы, а в их квартире - тараканы, и

дверь в бывшую комнату Игоря почему-то начала скрипеть.

Прежде она над подобным поверьем могла только посмеяться.

Сейчас же ее разгоряченный мозг поднимал из кладовой

памяти все мелкое, случайное, давно позабытое и подвергал

обостренному анализу. Она вспоминала всю жизнь сына со

дня его рождения, день за днем, год за годом. Игорем его

назвали в честь Вариного брата, Героя Советского Союза,

человека беззаветной храбрости, замученного фашистами.

Только теперь Варя пришла к заключению, что в характере

сына есть много черт и черточек ее покойного брата. Да и в

судьбе - страшно подумать - тоже что-то есть общее.

Игорь знал о боевых подвигах своего дяди-тезки: в

семейном архиве Макаровых хранились фронтовые очерки

военных лет, воспоминания ветеранов-танкистов - однополчан

Игоря Макарова. Игорь Остапов втайне гордился своим

именем и считал, что он продолжает жизнь своего дяди, чья

фотография стоит на письменном столе в их московской

квартире. Варе вспомнилась даже такая деталь: в то

злосчастное утро, когда они собрались ехать на дачу к деду,

она вошла в комнату сына. Игорь стоял у письменного стола и

держал фотографию ее младшего брата. Взгляд его был

слегка возбужденный, взволнованный. Спросил:

– Можно мне взять портрет дяди Игоря к себе в гарнизон?

– Конечно, - согласилась она и прибавила: - Только бы

переснять и оставить одну карточку нам. Впрочем, возьми, я

попрошу у Глеба, у него, кажется, есть несколько экземпляров.

Когда Игорю стало легче, когда кризис миновал и первая

робкая, застенчивая улыбка осенила бледное лицо юноши,

Варя

не удержалась, залилась слезами, но это уже были

слезы душевного облегчения.

Глядя на мать трогательно и нежно, Игорь вдруг

обнаружил легкую седину в ее волосах и понял, чего ей стоила

его беда. Ему хотелось сказать: "Мама, что с тобой? Ты так

изменилась!" Но он вовремя остановил себя и сказал тихо,

пожимая ее теплую руку: "Не волнуйся, мама, все будет

хорошо. Самое страшное позади". Она в знак согласия

закивала головой, вытирая слезы. Потом он попросил

передать Галинке, чтоб она принесла ему книги. Просьба эта

еще больше обрадовала Варю, как верный признак того, что

дело пошло на поправку. Она спросила, какие именно книги

принести, и была несколько удивлена, когда Игорь ответил с

веселой улыбкой:

– Начнем с Пушкина. Лирику. Я давно не читал. Со

школьных лет.

Два раза в неделю его навещали родные и близкие;

кроме матери, отца и деда в больницу приезжали Глеб

Трофимович, Александра Васильевна, Лена, Галя. Об Андрее

Игорь не желал ничего слышать - ни хорошего, ни плохого - и

винить его ни в чем не намерен. Каждый поступает так, как

находит нужным. В своем действии Игорь не раскаивался - он

поступил так, как велели ему совесть человека и долг

гражданина. Иначе он поступить не мог.

Кроме Пушкина Галя привезла ему и Есенина. Лечащий

врач, увидав на тумбочке Игоря два томика стихов, с

довольной улыбкой заметила:

– Это хорошо: дополнительное лекарство, и весьма

эффективное. Благоприятно действует на психику, вызывает

положительные эмоции.

Игорь читал с упоением. Для него словно заново

открылись два гения русской словесности, два волшебника-

чародея, и он впервые по-настоящему глубоко понял

чарующую и воодушевляющую силу поэзии. Душа его

наполнялась юным восторгом, радость и удивление лились

через край, глаза неистово сверкали, и сосед по койке,

пожилой мужчина, внимательно наблюдавший за выражением

лица Игоря, вдруг тихо спросил:

– Наверное, очень интересно?

Игорь молча кивнул, зажмурив от удовольствия глаза.

– Почитай вслух. А то скучно и муторно: всякое в голову

лезет.Игорь читал негромко, проникновенно и чутким сердцем

понимал, что слушают его с интересом и наслаждением, быть

может, таким же, какое испытывает он сам.

Но не хочу, о други, умирать;

Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;