Борт 556
Шрифт:
– "Где же ты моя красавица Джейн?" - думал постоянно я о любимой. И эта мысль не выходила у меня из головы. Мысль о ее беременности и ребенке - "Милая моя, потерпи немного. Я приду за тобой. Только потерпи!
– Я переживал за нее. За мою крошку Джейн.
Надо было спешить, пока не случилось, чего-либо непоправимого. Но, наверху был уже день. Было часов двенадцать на уцелевших часах нашей главной каюты. Надо было ждать темноты и темного вечера. Когда часть тех там на той, черной парусной быстроходной посудине расслабиться. И возможно, уснет у себя внутри в каютах той гангстерской яхты. Останется вахта на ночь. И вот, тогда, можно будет незамеченным пробраться на нее. И спасти свою Джейн попутно заминировать
В принципе я все продумал и подготовил. Нужно было дождаться только первой темноты. И я все думал о моей Джейн. Я сидел в ее каюте на ее в углу стоящей постели, где мы первый раз занимались любовью. И потом, еще много раз. И смотрел на разбитый о пол ее кассетный магнитофон. Я держал в руках разбитый Джейн магнитофон, и ее черное брошенное на постель грабителями то вечернее платье. Под моими ногами валялись потоптанные кованными подошвами армейских ботинок ее роковые кассеты и побитая со столика возле кровати посуда. Тоже, самое, было и в каюте Дэниела и в моей каюте, равно как и тех, которые были, просто пустыми. Даже, там все перевернули эти гады, выломав дверки из красного дерева встроенных шкафов и перевернув даже постели. Только вот в каюте Дэни, где я лежал без сознания под его постелью, меня уберег видно сам Господь Бог. Или моя Джейн. В ее каюте постель стояла на своем месте. И, вот это платье лежало на ней, как и моей Джейн, черные на высоком каблуке шпильке на полу красивые туфли.
Я прижал платье к голой своей груди. И прислонил к лицу, вдыхая, казалось ее Джейн моей запах. Запах женского ее моей любовницы красивого девичьего загорелого до черноты гибкого тела.
– "Ты так его и не одела для меня в очередной раз" - думал, сидя и глядя на него я - "Так и не одела".
И она его так и не оденет больше уже никогда.
***
За бортом нашей пленной яхты бурлил и бился о борта волнами океан.
Похоже, назревал шторм. Как и шторм внутри меня.
Погода медленно, но верно, портилась, и мне это было, теперь на руку.
Я с трудом дождался этого вечера, изнывая от волнения и боли. Боли в моем сердце. И ожидания, снова увидеть мою красавицу Джейн. Увидеть ее в руках тех палачей. Ублюдков с той черной яхты.
Я не мог сейчас ей ничем помочь. Но, она была жива. И я в это верил и знал. Она была жива. И это главное.
Я с нетерпением ждал этого вечера. Вечера в тоскливом и убитом состоянии. Весь на нервах и в бешенном диком возбуждении. Злоба к этим подонкам бушевала внутри меня и рвалась на волю.
Я помню, бил кулаком об стену борта в каюте Джейн. И ругал себя. И все вокруг. За то, что не смог защитить ее. За то, ранение на ноге, которое уже почти зажило. За то, что был без сознания тогда, когда я ей был нужен.
Я ей был нужен тогда, когда она хотела бросить все и уплыть с тех проклятых островов. Даже ругал покойного Дэниела, за то, его упорство и упрямство, приведшее его же к гибели. И ругал, не переставая себя, за то, что поплыл за этими чертовыми красными ящиками, не послушав в очередной раз мою любимую Джейн. Мы потеряли теперь все. И красные бортовые Боинга ящики. И Дэниела. И, теперь моя Джейн в плену у этих морских гангстеров. И это была, тоже моя вина. Именно моя вина. За то, что не слушал мою красавицу Джейн. За то, что потакал Дэниелу. И отчасти, виновен был, теперь в его смерти. И вот, теперь этот плен Арабеллы и Джейн.
Я разбил в кровь кулак, ударив о переборку борта Арабеллы. Но, исправить, теперь все было не возможно. Только спасти мою Джейн. И уничтожить тех, кто на нас напал. Это все, что теперь я смог бы сделать в теперь наступившей беспросветной океанской темноте ветреного вечера. Вечера заглушаемого шумом волн и дикими порывами попутного предштормового ветра.
Погода портилась быстро и быстро стемнело. И уже практически ничего не было видно в самом океане через открытый бортовой иллюминатор каюты моей красавицы Джейн, снова зайдя в нее. И, посмотрев через него наружу. Мне обрызгало лицо брызгами соленой забортной в ощутимой уже бортовой качке водой. Мне пришлось, вот так до самой темноты просидеть в горьком одиночестве и нервах, ожидая этой навалившейся на самые бушующие океанские волны черной беспросветной пеленой темноты. Даже, черные облака затянули луну и сами яркие звезды на небе. Ветер бил о мачту Арабеллы. И болтал ее спущенные до самой палубы паруса. Которые дергали бес конца по сторонам нейлоновые металлизированные на стальных креплениях канаты. И те слышно было, как натягивались и ослаблялись под порывами болтающихся новеньких парусиновых намокших под моросящим дождем парусов нашей плененной захваченной круизной яхты.
Черный аист тащил нашу яхту в полосу надвигающегося шторма. И Арабелла болталась на буксировочном длинном тросу и волнах как скорлупка, рыская, произвольно без управления рулями, из стороны в сторону. И, по-видимому, влияла на сам ход по волнам черной большой впереди ее идущей яхты. Та, постоянно маневрировала и выравнивала свои рули, стараясь удерживать ровный по уже бушующим предштормовым волнам ход.
Надо было действовать.
Надо было успеть до начала самого шторма. Успеть, все сделать. И найти мою Джейн. Это надо было сделать, именно до начала шторма. Потом, ничего не выйдет. Ни с взрывчаткой, ни с ее освобождением.
И я соскочил с ее постели. И выскочил в узкий коридор между каютами. И уже бегом подлетел к лестнице, ведущей из трюма на палубу Арабеллы.
Шторм как по волшебному мановению затягивался. Было 23:00 на корабельных часах Арабеллы. И было достаточно темно. Это было видно в закрытый оконный иллюминатор каюты моей Джейн. И выходящей на палубу верхней надстройки. Все было готово. И надо было действовать. Надо было все сделать до наступающего шторма.
И я, поднявшись вверх по трюмной лестнице, открыл палубные из трюмного коридора и кают двери. Осторожно и тихо, я высунулся из них и, пригибаясь осторожно, прошел, почти на корточках к правому борту прикрываемый белым упавшим практически на палубу яхты с мачты главным ее, болтающимся на ветру спущенным треугольным парусом.
Я осторожно, чуть ли не ползком, раздетый. В одних своих плавках. И на ощупь, голый и прикрытый темнотой и чернотой своей загоревшей на тропическом солнце кожей, беспрепятственно проскочил под упавшим парусом. И, пролез незаметно, мимо малых скрученных наскоро Джейн лебедок. И держась за леера бортового ограждения до носа Арабеллы.
Меня никто не заметил. И ни странно нисколько. Я был в таком виде в полной темноте наступающей ночи полностью незаметен.
Я посмотрел на нос нашей яхты. И увидел свисающие до самой воды под волнорез яхты кливера. До самой воды уже достаточно мокрые и тяжелые. Они тянули нос Арабеллы вниз. И она клевала сильно носом в набегающую волну, так, что вода перекатывалась через нос. И растекалась по красному лакированному дереву ее палубы. До самой середины.
– Уроды! Не удосужились раньше их подтянуть, хотя бы к носу Арабеллы!
– выругался я.
Яхту, просто захлестывает всю волнами.
– "И, теперь канатам будет нелегко их поднять с воды"- мимолетно помню, подумал я. Уже стоя у люка трюмного технического с водолазным и исследовательским оборудованием отсека - "Эти ублюдки не удосужились даже их выше приподнять.
– Арабелла из-за этого, сильно клюет носом в волну - я помню, по-нашему, выругался и сказал вслух - Разве не видно. Уроды!