Бортовой журнал "Синей птицы". Том 1
Шрифт:
— Решено, летим к летучему голландцу и сразу на Землю, паразитов выводить.
Глава 17
Любовный треугольник и прочие неурядицы
Прыжок прошёл без происшествий. Ещё бы, к нему готовились полдня. На случай внезапной потери гравитации закрепили грузы. Перепроверили все расчёты на десять раз. Навели порядок в каютах. Петрович распаковал непривычный для человека цилиндрический моющий пылесос и вручил роботу-скорпиону, чтоб тот отмывал стены и пол. Скорп схватил инструмент, сжав в клешнях по краям цилиндра, и помчался
А затем весь экипаж расположился на штатных местах, пристёгнутый к креслам.
Стоило перестать мелькать перед глазами звёздочкам и искоркам, оставшимся после яркой белой вспышки гиперперехода, как Иван соскочил с места, выключил свет и бросился к иллюминатору. Но за толстой прозрачной преградой ничего, кроме бескрайнего чёрного космоса с россыпью незнакомых созвездий неимоверно близких и в то же время бесконечно далёких звёзд, не было видно. Казалось, неведомый казначей каждый раз заново высыпал мешок самоцветов на чернеющий бархат. Белые, оранжевые, голубые, красные, жёлтые. Им не нет числа, и не было цены, как не имела цены та свобода, которую только сейчас начал ощущать княжич на борту хрупкого звездолёта. Не зря же «Синих птиц» по человеческому сектору Млечного Пути летает не меньше сотни.
Иван отлип от толстого стекла и выскочил в коридор. В это время пол едва заметно качнулся, словно поезд тронулся с остановки. Это двигатели включились на малую тягу, и их тихий гул прокатился по кораблю, проникая в каждую щёлочку. И если бы не Нулька, пришлось бы держаться за поручни, а так она скомпенсировала инерцию.
Влетев в кают-компанию и чуть не сбив навигатора, который пережидал прыжок с большой бутылкой кефира и мягкой булкой, княжич подскочил к большому иллюминатору.
— Чё-та я ничего не понял. А где он?
— Летучий голландец? — прижавшись к стене, чтоб не зашибли, и прижав к себе завтрак, переспросил Михаил.
— Ага, — не отрываясь от стекла, уточнил Иван.
— Так, он, княже, за триста километров от нас. Отсюда не видно. А так как пойдём, чтоб не грузить Нульку сверх меры, самым малым ходом, то приблизимся на дистанцию визуального контакта только через полчаса.
Иван вздохнул и оторвался от поисков корабля-призрака, спрятанного в бесконечной пустоте межзвёздного пространства.
— Скукотень, — пробормотал он, — и часто так бывает?
— Если ты, княже, про спокойствие и порядок, то они-то и должны быть в порядке вещей, — отозвался навигатор, возвращаясь к столу. Там, помимо второй булки, лежало несколько пакетов с детским питанием для Марьи.
— Всё равно скука. Может, попросить Нульку переделать гравитацию, чтоб пол и потолок поменялись местами?
— Не-не-не, — сразу затараторил Михаил. — Княже, дай хоть немного отдохнуть от стресса. Как только ты появился на корабле, сразу всё кувырком полетело. Пираты, монстры и прочее. Я за последние дни столько экшена нахватался, сколько по срочке на всех учениях, вместе взятых. Но там-то всё происходило планово, а здесь словно пинг-понг какой-то. Туда-сюда. Туда-сюда. И не говори такое вслух, Нулька же с радостью перевернёт корабль вверх дном.
Навигатор вздохнул и откусил от булки.
Иван мельком оглядел кают-компанию и направился к шлюзу. Проходя мимо пассажирских кают, остановился и прислушался. Вроде тихо, только едва различимый гул вентиляторов и двигателей, но именно эта тишина и напрягала. Княжич до сих пор не мог привыкнуть к внутреннему распорядку жизни в дальнем космосе. Нет, не ко времени завтрака или сна, а самой его живой сути. На Земле, в столице, такая тишина воспринималась в разное время суток по-разному. Если дело ранним серым утром или поздним, сочным и граничащим вечером, то понятно, что всё или ещё спят да нежатся между сигналами будильника или уже храпят после тяжёлого дня, выгоревшего на ярком солнце, пропитанного дождём или припудренного снегом. Если же днём, то никого нет дома. А здесь непонятно. Впрочем, ночь в мегаполисе — понятие размытое, вечер плавно перетекает в утро.
Да и сами утро и вечер можно сравнить с разноцветной галькой. Высохший и покрывшийся пылью суеты день поливают вечерними сумерками, смешанными с лаком уличных фонарей и рекламных огней. Мир становится сочным, как та самая галька, политая водой. К утру ночь высыхает, теряет глянец тьмы и снова становится серой, но эта серость нормальна, привычна и в порядке вещей.
Космос же подобен калейдоскопу из осколков дня, вечера и утра. И всё это густо замешано на растворе бесконечного мрака и ярких звёзд. И каждый здесь живёт в своём собственном ритме, и приходится привыкать к каждому в отдельности.
Иван сделал осторожный шаг к двери Нулькиной каюты и аккуратно дотронулся до металла, из которого сделана дверь, покрытого тонким слоем белого санитарного пластика. Но приложить ухо не успел, так как коридор наполнился звуками.
Княжич бросил взгляд вправо и влево по коридору и убрал пальцы от двери. Звуки исчезли, а на лице парня возникла улыбка.
Корабль привыкает к владельцу. И корабль всё более внимательно прислушивается к хозяйским желаниям и услужливо их выполняет, как большой преданный пёс. Вот и сейчас он изменил звукопроводящие свойства, чтоб подыграть хозяину.
Иван снова дотронулся пальцами до двери и прислушался.
Нулька напевала какой-то попсовый мотив, а на фоне её голоса слышался характерный звук проигрываемого видео. Так и представилось, что богинька висит в персональной невесомости посередине ярко размалёванной каморки и держит в руках планшет, а на экране два актёра из дешёвой мыльной оперы признаются друг другу в любви.
«Мы из разных миров, но любовь сильнее этого», — лепетала с жарким придыханием актриса.
Нулька протяжно вздохнула.
— Глупости девчачьи, — пробормотал Иван и убрал руку от двери.
Он ещё раз огляделся, поправил комбез, и едва сдерживаясь, чтоб не встать на цыпочки, дабы не выдать своего присутствия, направился к шлюзу.
У самого проёма на полу сидел кот. Из круглого отверстия шлюза торчала морда скорпиона. И оба глядели друг на друга. Кот легонечко подёргивал хвостом и время от времени вытягивал лапу, тогда членистоногий экспортный робот слегка приподнимался из импровизированной норы, готовый кинуться, но жидкий кошак убирал конечность обратно, и скорп, как Иван решил называть это чудовище, возвращался в прежнее положение.