Боруэлла
Шрифт:
Дома я рассказывала детям сказки, показывала всё, что они просили, и даже читала про них стихотворения, сочинённые на ходу. Каждое новое четверостишие они встречали диким визгом. Я назвала эти стихотворения «Детсадовскими страстями»:
Была причёска в стиле «ретро», Но вдруг сорвало бантик ветром! Пусть будет лучше в стиле «нью» И прицеплю сандалию!Не
Эта тема была им, видимо, ближе, потому что они застучали ногами, а кто-то закричал: «Супчику, супчику!»
Еды в больших количествах у Ани не было, поэтому я поспешила прочитать следующее четверостишие:
Я был уживчивым, воспитанным ребёнком, Но в группе появился Кучин Ромка. Теперь хорошим будет он, Вот только дожуёт картон!Когда дети уходили, воспитательница сказала мне:
— Ты для нас — настоящая находка. Если бы ты могла приходить в садик хотя бы раз в неделю… Дети тебя так полюбили!
И я пообещала, что буду приходить.
И засыпала в этот день, улыбаясь. Да ещё и Борька перед сном позвонил… Так хорошо поговорили!
А рано утром приехали Анины родители.
Мы с Аней так устали от возни с детьми, что не успели привести квартиру в порядок…
Когда родители открывали двери, Аня услышала и спрятала меня в шифоньер.
Я сидела там и слушала, как ругают Аню. И ничего не могла сделать. Потому что так было бы ещё хуже…
Потом, когда Анины родители решили отоспаться после дороги, Аня незаметно провела меня к выходу.
— Иди к Вадику, — шепнула она.
Мне было ужасно стыдно. Ведь это я привела детей, всё из-за меня…
— Аня, я… не специально…
— Беги уж, глупый ребёнок. Я на тебя совсем не сержусь. Мы друзья. Ясно?
И щёлкнула меня по носу. Может, именно поэтому у меня в носу защипало… И я сказала:
— Ясно.
Я бежала к Вадику этим холодным осенним утром. Летели желтые листья, я на бегу подхватывала их, и воздух этим утром был странный такой… Он оставался в груди и никак не хотел вырываться наружу. И мне думалось: «Неужели вот так вот — постоянно? Постоянно всё заново?»
Двери мне открыли Вадик с мамой.
Я сказала:
— Я к вам.
И Вадик спросил:
— Навсегда?
А я почему-то ответила:
— Навсегда.
ЭПИЛОГ
…Как давно это было! На самом деле прошёл, наверное, всего лишь месяц, а мне кажется, что год. Или даже
Теперь я не была человеком, и быть туманом было невыносимо сложно. Потому что я была Элькой. Боруэллой. Смешной девчонкой с бантиками…
Я хотела вернуться, но не смогла — Борька меня больше не мог видеть. Тогда, от обиды, я улетела сразу же. Потом вернулась к Борьке и долго летала перед ним. Он меня не видел.
И Петька не мог видеть. Никто не мог. А к Вадику я лететь боялась. Потому что это было бы невыносимо!
И я улетела из города.
Что мне оставалось делать?
— Вы везде искали?
— Везде…
— Надо громкоговоритель купить.
— У нас есть громкоговоритель дома… — сказала Аня.
— Кстати, как твой домашний арест?
— Отменили. В гости пришли дети из детского садика, и родители поняли, откуда такой разгром был.
— Это хорошо.
— Хорошо, только я бы всё время на домашнем аресте была, если бы это помогло Эльке вернуться!
— Я тоже…
— И я…
Я улетела туда, где было совсем тихо.
Там постоянно падал снег, всё было белое-белое, и мне казалось, что меня совсем нет на свете. Это было так страшно!
Но я привыкла.
Я вспоминала всё, что случилось со мной за эти несколько дней.
И мне было одновременно весело и грустно.
— Почему она не прилетает? — постоянно спрашивал Вадик. — Когда же она вернётся?
— Когда-нибудь обязательно вернётся. Вот увидишь, — говорил Борька. — Прошло всего две недели.
— Прошло целых две недели…
Я хотела записать всё то, что со мной случилось в последнее время… Смешно, но и записывать что-то теперь я тоже не могла.
— Я придумал!
— Что ты придумал, Вадик?
— Нужно ей писать письма! Мы их напишем и расклеим на своих окнах, чтобы только Элька прочитала!
— Ух ты, здорово!
— Только пусть все пишут!
— Ура!
А однажды я решила попутешествовать. Хотя кто знает, может, это было во сне… Я нашла то самое море. Серебристое.
На берегу сидели двое мальчишек и просто смотрели, как плещутся волны. Один из мальчишек был тёмноволосый, давно не стриженый. Чуть раскосые глаза. Он смотрел на серебристое море, и будто бы улыбался. Хотя никакой улыбки видно не было.