Босфорская война
Шрифт:
Разумеется, злодейства не могли смягчаться в набегах на центральные районы Османской империи. В поселениях Босфора и прилегающих местностей казаки в первую очередь уничтожали неприятельских воинов, однако крепко доставалось и обыкновенным жителям: как высказывался, правда, по другому поводу,
Б. Хмельницкий, «при сухих дровах и сырым должно было достаться». Вспомним казачий погром Кандыры и окрестных селений в 1622 г., вызвавший «побитие» многих людей. При этом уничтожение врагов часто сопровождалось и сожжением их поселений, что также было общепринятой практикой тогдашнего времени: по выражению одного дипломата, воевали «саблею, огнем и полоном» [295] .
295
«Самое слово "воевать", — говорит Д.И. Эварницкий, —
Д.И. Эварницкий записал рассказ старого казака Ивана Россолоды (Недоступа), ссылавшегося, в свою очередь, на своего отца, об обычной практике запорожцев в набегах: «Вот как вскочут запорожцы в какой турецкий город, то немедленно его с трех концов зажгут, а на четвертом постановятся да и выжидают турков, да как бегут какие, то немедленно их тут же и покладают. Таким манером как перебьют мужиков, тогда уже по хатам…» Речь здесь идет о XVIII в., хотя нечто подобное, вероятно, случалось и в предшествующем столетии. Мустафа Найма говорит, что в 1614 г. казаки зажгли Синоп «со всех концов». Далее мы приведем рассказ Эвлии Челеби о том, как казаки при нападении на Балчик подожгли его с четырех сторон, ворвались в город и среди поднявшейся паники приступили к грабежу.
Но есть сведения и о поджогах поселений уже после их разграбления. В 1613 г. Ахтеболы был сожжен «напоследок», и в 1624 г. босфорское селение казаки сожгли после опустошения. Напомним, что М. Бодье, повествующий о последнем случае, сообщает также, что казаки, ограбившие крымский город, сначала вывезли из него добычу, увели пленников и уже затем предали огню. В 1633 г. «лучшая часть» Гёзлева была подожжена после грабежа.
Н.И. Краснов полагает, что донцы еще до начала похода заготовляли «из высушенной на солнце пакли, селитры и пороху как можно более зажигательных веществ». Согласно А. Кузьмину, запорожцы «с пучками просмоленной пакли в руках» по сигналу поджигали «все подгородние постройки, чтобы осветить город во время предстоящей резни». Если разгром происходил ночью, то необходимость «освещения» могла играть какую-то роль, но совершенно отпадала в случаях сожжения поселений по окончании грабежа.
Точно так же вряд ли стоит соглашаться с тем, что поселения уничтожались из-за «ярости пиратства», которая охватывала казаков. В целом, очевидно, имелись другие и более важные мотивы: стремление вызвать панику и сумятицу у противника, запугать и деморализовать его, лишить способности к сопротивлению и преследованию отходивших казаков. Панику усиливал и леденивший кровь, громкий, завывающий боевой казачий клич, который Эвлия Челеби передает как «ю-ю» (впоследствии донцы в атаках будут применять знаменитый «гик»). Как указывалось, Тарабья была сожжена дотла за попытку оказать сопротивление, из чего можно заключить, что в других случаях сожжение селений не носило тотального характера. Было и еще одно обстоятельство, отмеченное Я. Собеским: казаки жгли босфорские селения с целью навести ужас на османскую столицу, т.е. и здесь присутствовал психологический фактор.
Так или иначе, «картина казацкого мщения» была ужасной: потрясенное, пылающее селение, отчаянные крики, вопли раненых и умирающих, плач женщин и детей, треск рушившихся зданий.
В ходе набегов уничтожались сооружения османской обороны и инфраструктуры флота, а также корабли. В первом известном набеге на Босфор казаки сожгли два порта, в 1624 г. — маяк при входе в пролив; если верить Е. Вороцкому, разрушили замок Едикуле. В 1620-х гг. в руки казаков у Кандыры попали карамюрсели, в Еникёе пять судов и др.
Жители пытались убегать от казачьих погромов в горы, прятаться по лесам, спасаться в отдаленных от моря селениях или в самой столице, унося с собой наиболее ценные вещи. В результате этого некоторые селения на черноморском побережье оказывались пустыми. В 1621 г. даже жители Перы и Касымпаши спасали свое имущество в Стамбуле. Мы помним, что в следующем году люди с турецких судов, едва увидев русское посольство и посчитав его за казаков, устремились на берег и дальше по селам.
Однако всем жителям прибосфорских «жилых мест» укрыться от внезапных казачьих нападений было невозможно. Прятались часто уже после разгрома, в ожидании нового прихода казаков, а еще чаще до их прихода, по распространявшимся слухам о появлении на море «злодеев». Как бы то ни было, казаки могли брать значительный полон, увозя с собой в первую очередь богатых мусульман, предназначавшихся для последующего выкупа («окупа»), но не только их. На захваченных у Кандыры карамюрселях нападавшие увезли более тысячи пленников, в Еникёе в 1624 г. взяли тысячу человек.
Если бы не значительная удаленность района от казачьих земель и не опасное соседство имперской столицы, то Босфор представлял бы благодатное место для
Напрасно А. Кузьмин считает, что «запорожцы, обезумевшие от крови и выпитого тут же на пожарище вина, врывались во все дома»: дело не только в строгом казачьем запрете употреблять спиртные напитки в походе, но и в бессмысленности попыток грабить жилища бедняков. Напротив, и на берегах Турции в известной мере сохранялась своеобразная «социальная направленность», присущая походам казаков во время «внутренних» антифеодальных движений: грабежу подвергались дома феодалов и других богатых жителей. Как замечал в 1628 г. Ш. Старовольский, «даже в самой близости от Константинополя» казаки «взяли за обычай жечь или грабить поместья». Другое дело, что и бедные хижины страдали от пожаров, что могли уничтожаться независимо от принадлежности гумна, стога сена и т.п., как это происходило в Северном Причерноморье.
О разгроме казаками именно богатых домов говорит и сам характер «погромной рухляди». В «Поэтической» повести об Азове казаки напоминают туркам, что у них, «сабак», за морем берут «злата и сребра, и платья цветнова, и жемчюга белова, и каменя драгова… всякие диковины». Запорожцы, писал Г. де Боплан, «привозят богатую добычу, как например: испанские реалы, арабские секины (цехины. — В.К.),ковры, золотую парчу, бумажные и шелковые материи и другие ценные товары» [296] .
296
Согласно этому же автору, на захваченных судах казаки «грабят все найденные деньги и товары малого объема, которые не портятся от воды, пушки и все, что, по их мнению, может им пригодиться». В.Д. Сухоруков справедливо добавляет к предметам казачьей добычи оружие.
Что касается монет, то казаки могли захватывать обращавшиеся в Турции в период босфорских походов золотые алтуны, крупные серебряные онлыки, мелкие серебряные акче и пары, а также ходившие в империи западноевропейские монеты: золотые дукаты, преимущественно венецианские, и крупные серебряные монеты; иногда на Запорожье и Дон могли попадать турецкие квадратные серебряные харрубы и крупные серебряные монеты восточных имперских провинций [297] . В руки казаков попадали золото, серебро и драгоценные камни в виде браслетов., перстней, колец, ожерелий, брошей и цепочек, драгоценные металлы в слитках и камни отдельно, дорогие ковры, одежда, посуда, оружие, «всякие узорчатые вещи» и т.п. Вывозились и небольшие пушки; разумеется, захватывалось продовольствие для текущих нужд [298] .
297
О находках монетных кладов интересующего нас времени на Дону известно мало. В 1940 г. в станице Мелеховской найден клад, в котором, кроме русских серебряных монет, находились золотые: венгерский червонец 1570 г., турецкий алтун 1574 г. и голландский червонец 1597 г.
298
В XIX в. на соборной площади Черкасска, бывшем майдане, располагались «солнечные часы, вырезанные на белом цареградском камне». Н.Ф. Погодин в 1920-х гг. упоминал, что перед собором «клыком белым торчит цареградский камень, остаток солнечных часов». Старожилы XIX в. считали, что это старинное сооружение, почему мы ранее относили его к эпохе казачьего мореплавания. Но в книге-перечне малороссиян Дурновской станицы Черкасска, отправлявших станичные тягости в 1795 г., есть запись о том, что «Дорофей Власов июня 1-го был в работе в делании войсковых солнечных часов… пробыл 1 неделю». Если речь идет именно о тех часах, то получается, что они изготовлены в конце XVIII в. Может быть, сам камень привезен в XVII в.?
Особенно значительными были трофеи во дворцах и виллах. К сожалению, мы не можем привести конкретные примеры по Босфору, но сохранились сведения об аналогичном разгроме казаками дворца персидского шаха в Фаррахабаде, которые помогают представить богатства и босфорских султанских дворцов. По словам Ж. Шардена, в шахском дворце «хранилась сокровищница фарфора, китайских ваз, чаш из сердолика, агата, коралла, янтаря, посуды из горного хрусталя и других бесчисленных редкостей, которые эти варвары сломали или похитили. Они разрушили и находившийся в этом здании… большой бассейн, выложенный золотыми пластинами».