Босиком по стеклам
Шрифт:
Из зеркала на меня смотрела заспанная мордашка с опухшими глазами.
Волосы, не высушенные феном, завились и распушились, и сколько бы я их ни расчесывала, они так и не поддались выпрямлению, продолжая падать красивыми завитками.
Отец будет недоволен. Ему не нравилось всё, что напоминало о маме.
«Приведи себя в порядок» в его устах означало одеться так, чтобы не привлекать к себе внимание. Позволить блистать его принцессе.
Темное закрытое платье до щиколоток, белые кеды и минимум
Рука потянулась к волосам, и я с сожалением стянула их в хвост.
Водитель знал о моей ситуации и кивнул, больше не заводя разговоров. Степан работал на отца еще при маме, и я ему нравилась, относился ко мне по-доброму в отличие от других подчиненных.
— Демидовы о твоем недуге не в курсе. И будет лучше, если и ты распространяться не будешь, — первые слова Михаила Топоркова, как только я переступила порог отчего дома.
Иронично вздернула бровь. При всем желании не смогла бы с ними говорить.
— Соблюдай полную тишину. И не пытайся говорить. Твое мычание опозорит и поставит нас в неловкое положение.
— Дорогой, — ласковый тон Лили.
Сама она появилась в гостиной на секунду позже. Длинное серебристое платье в пол, высокая прическа с ниспадающими на виски локонами и сияющий победоносный взгляд.
— А. Падчерица приехала.
Настроение у нее испортилось. Губы поджались, на лбу проступили морщинки.
— Нина, иди в комнату и надень какое-нибудь платье. Серое там, или еще какое. Мы больше не в трауре, и черный неуместен. Ты можешь обидеть Лилю и Алису. А я хочу представить их своим друзьям.
На глаза навернулись слезы. Мои чувства обесценивались, а я молча глотала обиду.
— Я провожу и помогу подобрать ей наряд, любимый, а ты пока распорядись, чтобы прислуга поменяла приборы. Думаю, домработницу надо менять, твоя бывшая совсем ее разбаловала.
Прикусила с силой язык. Боль отрезвила.
Последний человек в доме, который вызывал симпатию — тетя Галя. Единственная ниточка, которая напоминала о маме.
Опустила глаза и прошмыгнула к лестнице.
В сопровождении не было необходимости. В этом доме я прожила семнадцать лет.
В дом меня не приглашали всего два месяца, и вряд ли что-то могло поменяться. Но когда я переступила порог своей комнаты, остановилась, чувствуя, как реальность уходит из-под ног.
Ни кровати, ни шкафа, ни моего любимого туалетного столика, ни маминого фортепиано. Только голые белые стены и холсты по всему пространству. Искусством нарисованное сложно назвать, но судя по кистям, краскам и испачканному полу, кто-то в доме пытается претендовать на звание художницы.
В этот момент в плечо с силой впились женские пальцы. Лиля развернула меня к себе и холодно оскалилась. От мягкой улыбки не осталось и следа.
— Твои вещи на чердаке. Идем.
Развернулась
На верхнем этаже наш бывший садовник хранил только старый садовый инвентарь и всякий ненужный хлам. Сжалось сердце. Теперь это мои и мамины вещи. Новая жена избавляется от всего, что напоминает ей о сопернице.
— Не задерживайся. Опоздания мы не потерпим, — предупредила напоследок, сморщила нос, брезгливо оглядывая пыльный хлам, и ушла, оставив меня наедине с собой и прошлым.
Никто не удосужился прикрыть целлофаном мебель, и она вся выглядела пошарканной и поцарапанной, выставлена неаккуратно вдоль стены.
С трепетом провела пальцами по обивке дивана.
Мама любила устраивать чаепития, сидя на нем, и рассказывать курьезные истории из своей врачебной практики.
— Это итальянское красное дерево, Нина. Помню, как в девяностых отстояла за ним пятичасовую очередь на морозе в минус двадцать. Он для меня особенно ценный.
Мамины слова звучали, будто наяву. Зажмурилась, прогоняя слезы. Прикрыла ладонями лицо и всхлипнула.
Ненавидела себя, что никак не могу защитить даже память о ней.
Задышала чаще и, больше не глядя по сторонам, стала рыться в пакетах, куда, как оказалось, были небрежно скинуты мои вещи. Пахли они сыростью, но мне так сильно поплохело, что я переоделась, не обращая внимания ни на запах, ни на желтые пятна на подоле. Даже в зеркало смотреться не стала. Так и спустилась, желая поскорее, чтобы этот вечер закончился. И совершенно забыла о Глебе.
— Как у Нины в школе дела?
— Не спросишь, может, понравилось ли там Алисе? — горько хмыкнула жена и пустила слезу.
Плакала она красиво. Как киноактриса. Его это трогало, чего греха таить.
Михаил устало выдохнул. Лиля не унималась.
Он и так полностью прекратил общение со старшей дочерью, посвятив всё свое внимание новой семье.
Заглаживал свою вину перед любимой женщиной и их общей дочерью. Был виноват перед ними. За годы на вторых ролях. Ее стыд перед соседями и друзьями. Неопределенным статусом.
— Ты же знаешь, что Алиса и так со мной всем делится. Позвони лучше в интернат. Узнай насчет документов Нины. Из школы звонили, не могут найти ее анализы. Будут проводить осмотр повторно.
— Повторно? Зачем? Запрети им! — всполошилась вдруг Лиля, но Михаил в этот момент отвернулся и не увидел досады на лице жены.
— Какая разница? Пусть проводят, результат всё тот же ведь будет.
— Ну, — замялась женщина. Глаза воровато бегали по комнате. — Для ребенка это стресс. Она и так навсегда инвалид, а ты хочешь до нервного срыва ее довести.