Босс для Ледышки
Шрифт:
Он никогда её не касался. Только в фантазиях, только во снах.
Нежная, гладкая, будто шёлковая…
Длинные ресницы опустились, скрывая от него её взгляд.
Он потянулся к ней всем телом, уже плохо соображая, что вокруг происходит. Склонился над ней…
— А… Андрей Влад-димирович, — прошептала она ему почти в губы. И дыхание невольно перехватило, когда ему в грудь упёрлись её ладони — сладко и больно, потому что прерывали то, от чего его отделяло мгновение и годы.
Он послушно застыл, выжидая.
— С-стойте,
Жестоко.
Он втянул ноздрями воздух, чуть отстранился, открыл глаза. Она, порозовевшая, с блестящим глазами, смотрела на него почти умоляюще. Будто он не поцеловать её собирался, а наказать.
— Мы же… нельзя же…
Вопросы излишни — ответ очевиден. Но ему требовалось время, чтобы договориться с самим собой, уговорить себя её отпустить.
— Нельзя, — повторил он и опустился до пошлой уловки, выигрывая для себя бесценные мгновения. — Почему?
Она возненавидит его за эту банальность?
Серые глаза смотрели на него почти умоляющие. Она тоже хотела?.. Она хотела этот поцелуй?
Она ведь никогда, никогда, ни словом ему не намекнула…
— Потому… потому что… Катя.
Верно. Верно. Она, конечно, права.
Отпусти её, Волков. Ну же. Ну же! Отпусти.
Он приказал себе. И пальцы разжались.
Пустота.
Миронова отстранилась, подскочила, засуетилась. Растерянная, сбитая с толку, будто не до конца понимала, где очутилась.
— Н-нужно… нужно посуду собрать…
— Оставьте, — хрипло приказал он.
Побыстрее и подальше бы её с глаз, иначе ещё секунда-вторая — и он за себя не ручался.
— Но… не хочется всё так оставлять…
— Идите, Миронова, — предупредил он.
И она поняла, метнула на него опасливый взгляд, пробормотала «спокойной ночи» и умчалась наверх, будто испуганная лань.
Глава 27
Мужик, посреди ночи перемывающий посуду на кухне — жалкое зрелище. Но, кажется, он это заслужил. Более того, он сам выступил и палачом, и исполнителем. Руки нужно было чем-то занять, голову — желательно тоже, но в голове… ох, что творилось в его голове.
Он, конечно полнейший кретин, если думал, будто она настолько к нему неравнодушна, что позволит себя поцеловать.
Он думал… Уже смешно. Думать он перестал, стоило ей объявиться у него на пороге.
Как он вообще до этого докатился?
Нет, серьёзно. Это очень важный вопрос.
Ведь раньше же сдерживаться как-то получалось. Он мог фантазировать, воображать — это вообще случалось само собой, она совершенно без спросу лезла к нему в голову. Это ничего, он смирился, просто не позволял своим иллюзиям застить реальность. Тут всё и всегда было под контролем
Но здесь и сейчас… происходило что-то уже ненормальное. Что ж его так накрыло-то? Ведёт себя, как озабоченный школьник, ей богу.
«Холодный душ тебе в помощь», — проскрипел в голове язвительный некто,
Сейчас, как во времена его дворового детства, очень не хватало походов в секцию бокса. А в этой роскошной глуши пинать, к сожалению, некого и нечего. «Ёлку, разве что», — мрачно усмехнулся Андрей.
Но только ёлка-то в чём виновата? В том, что у него выдержки — ноль?
Стоило ей сообщить, что она порвала со своим теперь уже бывшим — и всё, остатки разума выветрились из его головы вместе с ошмётками здравых мыслей. Как будто всё это долгое-долгое время он ждал от неё именно этих слов, даже сам этого не осознавая. Будто этим своим признанием она давала ему добро на то, чтобы перестать наконец притворяться. Перестать строить из себя безразличного.
Пожалуй, последнее уже давно и так не работало. Андрей мог быть с ней каким угодно, только не безразличным. Да с ней рядом камень положи — и тот шевелиться начнёт!
Андрей сквозь зубы выругался, хлопнул ладонью по пробковому смесителю, перекрывая воду, схватился за полотенце.
Он-то надеялся, что горячая вода каким-то образом смоет с кожи воспоминания от прикосновения к ней.
Не прокатило.
Воспоминания будто впечатались в него на всех возможных уровнях, включая всё то, что составляло его суть. Он будто весь пропитался ею, и вытравить её из себя при всём желании не смог бы. И никому бы не дал.
Андрей погасил свет на кухне, вернулся в гостиную, где сейчас горела только ёлочная гирлянда. В постель идти смысла не было — в гостевой он будет чувствовать себя как в клетке. Он опустился в ближайшее кресло, со вздохом откинул голову на высокую спинку.
Впрочем, сегодняшняя ночь никаких открытий для него не сделала. А что ещё хреновее, только подтвердила то, чего он опасался и о чём подозревал уже давно. Впервые осознание пришло к нему ещё год назад, когда Миронова отказалась извиняться за свой поступок на корпоративе.
Именно тогда-то он и сдался, прекратил врать хотя бы самому себе и понял: то, что она будила в нём — это не пустое желание, не страсть, не вожделение. Понял, что повёлся не на ясные глаза, русую гриву или точёную фигурку. А на неё, на неё саму. На что-то, что и было Евгенией Мироновой.
Которая оставалась холодной и недоступной, как звезда на чёрном зимнем небе. И верить в то, что пара дней наедине могла что-то кардинально в её отношении к нему изменить, было бы очень опасной наивностью.
Шампанское, уютная обстановка, иллюзия сказочности новогоднего вечера — убийственное сочетание, которое наверняка действует даже на тех, у кого аллергия на романтику.
И она оставалась в своём уме, успела его остановить. Потому что если бы не она, он остановиться и не подумал бы.