Босс для Ледышки
Шрифт:
Глубоко в груди по-прежнему кололо, но добираясь до аэропорта, я хотя бы уже могла дышать, не морщась при каждом вдохе.
Мне придётся как-то и в который раз собрать себя по кусочкам.
Потому что я должна продолжать работать.
Потому что у меня долги и на моих плечах забота о родных. Мне есть ради кого себя собирать.
Страшнее всего было то, что первые пару часов у меня не получалось заплакать. Скопившееся внутри напряжение зрело и зрело, но выход найти не могло. И только добравшись до, слава богу, пустой уборной
Мне во что бы то ни стало нужно было выпустить эту боль из себя, как бы безобразно со стороны это ни выглядело. Боль требовала выхода, иначе она съела бы меня живьём.
После я сполоснула ледяной водой распухшее от слёз лицо и перевела дыхание. Физически мне стало легче. О душе промолчим.
Я на всякий случай перепроверила время своего рейса, кое-как привела себя в порядок и отправилась на поиски какого-нибудь кафе. От одной мысли о еде воротило, но организму нужна энергия — не хватало ещё, чтобы мне в полёте окончательно подурнело.
Подурнело мне, правда, раньше, когда выяснилось, что охваченная сумасшествием всего происходившего утром, я таки умудрилась забыть в коттедже едва ли не самую важную вещь — свой телефон. Но могла ли я хоть как-нибудь повлиять сейчас на ситуацию?..
Поэтому я использовала единственную доступную мне альтернативу — попросила о помощи незнакомку в зале ожидания и, совершив подвиг, относительно вменяемо оповестила родных о своём скором приезде.
А через несколько часов, до сих пор в это не веря, я сидела на своей родной кухоньке, и события предыдущих дней внезапно показались мне чудовищно далёкими. Будто это даже не со мной произошло. Я бы и рада была в такое поверить, но кровоточившая внутри рана не давала тешится иллюзиями.
Мама хлопотала на кухне, доставая из холодильника всё подряд, и скоро на кухонном столе не осталось свободного места.
Я тайком отирала лицо, изо всех сил держась, чтобы не разрыдаться по новой оттого, что не могла сейчас, как и полагалось, с аппетитом накинуться на мамины блюда и поблагодарить Вселенную за то, что она у меня есть. Мама моя, мамочка, мамулечка…
И подарки я им с Гошкой так и не купила. Няньчусь тут со своими сердечными ранами, когда они здесь… сами…
— Женечка…
Провалившись в свои мысли, я и не заметила, как мама перестала вдруг суетиться и опустилась на стул рядом со мной.
— Всё в порядке, ма… Я… так, что-то накатило. Это всё из-за перелёта и…
— Женя. Жень. А ну, взгляни на меня.
Я невольно затаила дыхание, но послушно подняла на неё взгляд. Родные серые глаза смотрели на меня внимательно, едва ли не строго.
— Тебя будто… ранили.
— Мам…
— Ты меня не жалей. Не надо. Ты что же в себе такое-то горе носишь? На тебя смотреть страшно. Женя, это твой начальник? Он что-нибудь с тобой…
— Нет!
Я хотела сказать что-то ещё, но мысли спутались и оборвались. Проклятущие слёзы подступали к горлу. Я пыталась вдохнуть, но пока не получалось.
— Ой, Женечка… — и по тону изученного вдоль и поперёк маминого голоса я сообразила, что она всё поняла без слов. — Ой, девочка моя…
Я снова помотала головой, на этот раз осторожнее:
— Н-не надо. Это… это пройдёт. Я обещаю. Ты только… не волнуйся. И дай мне время, хорошо?
— Женечка, — только и шептал мама.
— Всё хорошо… После Сергея мне уже ничего не страшно.
Но мои жалкие попытки её приободрить никакого эффекта не возымели. Потому что я и сама не верила в то, что говорила.
Я только одного понять не могла: как же это возможно, чтобы всего несколько дней рядом с этим человеком могли стать для меня ценнее, чем всё, что было до, и всё, что будет после? Как они могли стать для меня таким величайшим сокровищем, что потеря его теперь казалась мне самой большой потерей в моей жизни?
И когда, через сколько лет я смогу действительно почувствовать, что мне стало легче?..
А от понимания, что теперь и самый родной мне человек делит со мной эту боль, становилось ещё хуже. Хоть бы Гошка поскорее со своих гулянок вернулся и разбавил своими шутками это уныние…
Я тихонько вздохнула, отёрла глаза.
— Мам, я пойду пройдусь. Нет сил сейчас сидеть в четырёх стенах.
У меня ещё было время всё исправить. Прогуляться до торгового центра и купить им что-нибудь, чтобы подарить на близящееся Рождество. Только бы чем-то себя занять, иначе я с ума сойду.
— Женя, я не думаю, что стоит… в таком-то состоянии.
— Иду, чтобы от него избавиться. А так я и правда чокнусь. Пройдусь недалеко. Мне нужно. У нас там гель для душа заканчивается. В магазин загляну. Ты мне только дай старый Гошкин телефон, а то я свой… я свой там забыла.
Я и сама не заметила, как добрела до торгового комплекса на улице неподалёку от Ольгиного дома, и поэтому, наверное, не сильно удивилась, когда через полчаса хождений по нарядно украшенным, но полупустым этажам попала прямиком ей в объятия.
— Женька! — верещала Ольга, тиская меня, будто мы с ней не виделись чёрт знает сколько. — Ты как тут вообще? Ты вернулась? Ты почему не позвонила?
И я хотела, боже, как я хотела подхватить её настроение, рассмеяться, пусть даже сквозь слёзы. И рассказать, как мне не хватало её солнечного задора, её совета. А вместо этого лицо у меня страшно скукожилось, и я, разревевшись, ткнулась носом в её меховой воротник.
— Так, — мгновенно сориентировалась подруга. — А ну-ка, дорогая, пойдём. Пойдём со мной.