Босс с "прицепом", или Счастье с Чудовищем

Лайт Татьяна

Пора было брать все в свои руки. Не только бизнес, но и личную жизнь. А то эта неопределенность сильно выматывала. Пока мы шли до гардероба, Наташа ежилась под многочисленными взглядами коллег. Было видно, что ей очень сложно. Остановился. Оставил ее ненадолго, сам отправился на сцену.

– Минутку внимания. Дорогие коллеги. Мы с Натальей Антоновной решили отправиться домой. А вам желаем приятно провести время. Напоминаю, что в понедельник всех жду на рабочих местах в целости и сохранности. И еще… - сделал театральную паузу и строго посмотрел на всех тех, кто попадал в поле моего зрения, — Я настоятельно

рекомендую вам, прекратить обсуждать мои отношения с будущей женой. Если обсуждения не прекратятся в ближайшее время, то я буду считать, что вам нечем заняться на рабочем месте, и поставлю задачу начальникам отделов пересмотреть ваши должностные обязанности и планы. Надеюсь, всем все понятно!

Наташа в этот момент смотрела на меня огромными глазами, с открытым ртом. Лицо у нее было бледное даже под макияжем. В зале поднялся гул.

– У них будет два дня, чтобы наболтаться и успокоиться. В понедельник, когда мы с тобой выйдем на работу, уже будет неактуально, — погладил по спине девушку и продолжил двигаться в сторону выхода.

Наташа не проронила ни слова. Неуверенной походкой она шла в ту сторону, куда я ее направлял. А у меня внутри разливалось спокойствие. Постепенно вопросы решались. И это ни могло не радовать.

В машине повисла тишина. Она напрягала.

– Он у тебя замечательный, — наконец произнес я.

Наташа будто вынырнула из своих раздумий и посмотрела вопросительно на меня.

– Гаврилыч, - уточнил я, — Мужик добрый, заботливый. Он любит тебя, Наташ.

Тишина стала гнетущей. Мне казалось, что я слышу, как бьется ее сердце.

– Я обещал, что как налажу с тобой нормальный контакт, мы приедем проведать старика. Ты как? Не скучаешь по родному городу?

– Очень, — прошептала девушка, и захлюпала носом.

– Не плачь! – попытался исправить ситуацию, но потом поправил себя, — хотя нет. Плачь! Ругайся, бей посуду, выговаривай, но не молчи и не скрывайся. Эмоции, Наташ, это то, что делает нас живыми. Главное чтобы они были не на ровном месте. И чтобы это был не страх. Потому что страх, очень многое усложняет, меняет в наших глазах. Если тебе страшно, то поделись им со мной! Мы вместе все решим, а если не лишим, то, как в той сказке, что я читал когда-то дочери: «Вместе боятся не так страшно».

Девушка и правда, стала плакать очень горько. Поначалу мне было больно, и самому страшно, а справлюсь ли я с болью, с тем, что уже есть в душе Наташи, но по мере того, как всхлипы учащались, я, как ни странно, успокаивался. Она плачет здесь, при мне, она доверяет мне свои слезы. Поплачет, будет легче, потом поговорим. Когда есть с кем решать вопрос, это уже половина его решения, чем, нежели, бегать за ней по городу.

– Я очень скучаю по Гаврилычу, да и на могилы к родителям и бабушке хочу сходить. Но вернутся мне очень больно. Я не смогу! – прохрипела Наташа, когда уже почти приехали.

– Наташ, это хорошо, что ты уже об этом говоришь. Мы обсудим все это, найдем решение. И тебе будет легче. А сейчас, давай выйдем и пойдем домой, — прервал разговор я.

Поднимались на лифте, как мне показалось долго, молча. Заходили в квартиру тоже в тишине. Было какое-то ощущение, что я опять что-то делаю неправильно, что-то упускаю. Но что именно, я пока не мог понять.

Глава 22

Наталья

Чувства,

когда я заходила в квартиру Ивана, были абсолютно другие, нежели тогда, когда я оказалась здесь первый раз. Что-то поменялось. Я заходила уже с какими-то правом на то, чтобы остаться здесь. Хотя его мне никто не оглашал, но ощущение уже присутствовало. После того как верхняя одежда была убрана в шкаф. Я огляделась в пространстве, которое с одной стороны, казалось знакомым, но в то же время было для меня чужим. Все было на тех местах, что в тот день, когда я от сюда уходила. Все, как и было. Все знакомо. Даже консьержка узнала меня и вежливо поздоровалась. Но ощущение чужеродности все равно присутствовало.

Пошла в гостиную. И застыла у входа. Там тоже ничего не изменилось. Все так же из многочисленных рамок смотрела красивая, уверенная, веселая женщина, которая прижималась на фото к Ивану.

– Прости. Я не заходил сюда. Сейчас все уберу, — спохватился за моей спиной хозяин дома.

Он обошел меня и стал торопливо собирать рамки в стопку, которая росла у него в руках. А у меня внутри что-то щемило. Было что-то в этом неправильное. Болезненное. Я вытесняю женщину из квартиры, которую она обустраивала, обживала, в которой была счастлива, любима. Она была здесь по праву, она была здесь хозяйкой. А теперь ее нет, и последняя память о ней в этих стенах сейчас собиралась в груду красивых рамок в руках мужчины, который когда-то держал ее на этих самых руках. Невольные слезы потекли по моим щекам. Я чувствовала себя захватчицей.

– Наташа, — не заметила, как Иван подошел, он положил стопку рамок на журнальный столик, и ладонями стирал мои слезы, — прости. Я должен был убрать их без тебя. Но я, правда, про них забыл.

– Как зыбки наши позиции и места на этой земле. Вот когда-нибудь и мои фотографии будут убирать. И кто-то займет моё место, — прошептала я, и обогнула хозяина квартиры, направляясь к столику.

Присела на корточки и стала перебирать фотографии. Студенческие годы, свадьба, какие-то научные достижения, беременность – моменты, которые были очень важны в жизни этой женщины. Которым она радовалась, гордилась.

– Я выкину, — потянул руки мужчина.

– Не смей, — сказала строго и сухо я, — это твоя история, твоя жизнь. Это женщина. Которая на короткое время была твоей жизнью. А для твоего ребенка, — показала я на фотографию, где девушка стоит с округлившимся животом и держит фотографию с УЗИ, — эта женщина осталась главной на всю его жизнь. Надо собрать фотографии в альбом и отдать твоему ребенку. Для него это важно.

– Хорошо. Я сделаю, — спокойно ответил Иван, и положил мне руку на плечо.

– И вот ту картину, — указала я на небольшого формата холст, где с фотографии из роддома был нарисован портрет мужчины и женщины с голубым свертком в руках, — повесь у него в комнате.

– Так и сделаю, — снимая со стены картину в красивой раме, согласился со мной он.

Оглянулась вокруг, и стало немного жутко. Комната будто утратила уют. Опустела, даже скорее осиротела.

– Сколько лет вы жили тут? – спросила я.

– Недолго. После рождения сына я купил дом, чтобы ребенку был простор и мы уехали туда.