Босс скучает
Шрифт:
Он словно чёрт из табакерки: только я расслаблюсь — тут как тут.
— Завидуешь? Ты же, Сергей, уже для всех, как раскрытая книга, — не сдерживаюсь я.
Возов морщится.
Нас обтекает снующий туда-сюда народ. В зале стало как-то слишком оживлённо и многолюдно, а ещё душно. Запахи еды и дорогого разношёрстного парфюма — перемешиваются в неприятные для меня ароматы. Чувствую, как не хватает кислорода.
— Варь, любой, кто давно в этом бизнесе — как раскрытая книга.
— Но почему же, посмотри на Варганова — он давно в этом бизнесе, но тоже та ещё тёмная лошадка, —
— Твой Островский сейчас переговорит с доброй дюжиной потенциальных покупателей бизнеса. Выиграет пару крупных тендеров. Один, как я слышал, у него уже практически в кармане, да и выставит фирму на торги. Так всё и будет, Варь. А ты плавно перескочишь в статус безработной. Хотя, если судить по его первоначальному интересу к тебе, может, Островский тебя и с собой заберёт. Например, на вольные хлеба в Швейцарию.
Сжимаю губы в прямую линию, замечая в дальнем конце зала «Настю», направляющуюся в сторону Германа. Она, как ищейка, взявшая след. Или как французский бульдог, вцепившийся в сахарную косточку мёртвой хваткой.
— Он не мой, — отрезаю я, будто это единственное, что я уловила из речи Возова.
Сергей смеётся, а я фыркаю, как девчонка, и ухожу к стеклянным дверям на террасу. Надо проветриться.
На улице штиль: влажно и внезапно тепло. Дождь прекратился, а температура поднялась. Даже привычный бриз с залива не дует. Я отступаю от дверей, обхватываю себя за предплечья и иду в сторону тёплого открытого бассейна, от которого поднимается лёгкий пар. Голубая подсветка делает воду матовой, как будто бы молочной в этом тумане. Думаю, что неплохо бы завтра сходить с утра поплавать. Давно я не тренировалась. Гости, наверняка, будут отсыпаться после обильных возлияний, и всё СПА клуба будет в моём распоряжении.
Боже, как тут хорошо. Делаю вдох, другой, в голове чуть-чуть проясняется.
Одна мысль не даёт мне покоя. Сергей что-то такое обронил, что меня задело. Только я не могу понять, что именно. Его короткий монолог крутится в моей голове. Снова и снова. Я ищу те самые слова, за которые зацепилось сознание.
Ищу и нахожу.
— Варь! — голос Германа звучит резко и внезапно.
Оборачиваюсь и вижу его у выхода из зала.
— Ты куда пропала? — хмурится он.
В прекрасно сшитом тёмно-синем костюме он выглядит будто сошедшим с обложки журнала «Форбс». Островскому, конечно, пока далеко до тех, о ком там печатают, но он мужчина целеустремлённый, дайте ему несколько лет, и он сколотит приличное состояние: с его-то светлой головой, чёткими мозгами и умением завязывать отношения.
Сейчас я не вижу в нём ни капли от загорелого нагловатого парня в футболке и шортах, устраивающего мне пикник на пляже в Рио или уговаривающего сигануть с рампы на дельтоплане.
Интересно, я тоже так изменилась?
Исподволь я всегда помнила о нём. А он обо мне? Помнил?
— Так ты не просто так купил фирму Сергея? Знал, что я здесь работаю? — вместо ответа я задаю вопрос, когда Герман подходит ближе.
Он хмурит брови и закладывает руки в карманы брюк. Не нравится, что я снова об этом заговорила. Пытается скрыть настоящие эмоции. Конечно, он повторяет то, что я уже слышала.
— Я не следил за твоей жизнью.
Голос у него грубый — как гравий на пыльной дороге.
Делаю шаг ему навстречу, одариваю мягкой ироничной улыбкой и медленно произношу:
— Ложь.
Одно слово провисает между нами. Оно почти физически осязаемо. И мне очень хочется, чтобы Герман перестал отрицать то, что очевидно.
Возов сказал: «если судить по его первоначальному интересу к тебе». Теперь я точно знаю, что интерес был, а это значит…
— Ой, а тут так мило!
Высокий голос «Насти» рушит магию момента. Мы с Германом синхронно вздрагиваем. Блондинка энергично цокает острыми шпильками по плиткам двора.
— Давай сфотографируемся на память. Смотри, — она машет рукой сверху вниз, указывая на фасад здания в праздничной иллюминации, — какая красота! Её надо запечатлеть. А ещё лучше нас на её фоне, — широкая улыбка этой блондинки становится какой-то хищной, и, кажется, с «Насти» слетает этот её образ «той ещё милашки».
«Нас» — это, безусловно, ко мне не относится.
— Сфотографируемся? — скептически тянет Герман. — Я не большой любитель фотографироваться. Тем более, на память.
— Ну да, — соглашается Настя, — звучит так, будто мы ещё долго не увидимся. Мне это тоже совсем не нравится.
Ого, кто-то хлебнул больше положенного, — проносится у меня в голове.
— Хотя мы ведь обменялись контактами, — она берёт Островского под руку и с улыбкой смотрит на него.
Кажется, я вообще перестала для неё существовать. Но нет, «Настя» оживает, протягивает мне телефон.
— Сфоткаешь?
— Я? — переспрашиваю и на автомате принимаю сотовый.
Он уже включён и камера готова к съёмке. Выставляю перед собой навороченную модель, ловя фокус.
— Хорошо, — отрезает Герман. — Пару кадров можно.
Я делаю шаг назад, пытаясь не завалить горизонт справа, где темнеет лес. Или без леса взять? Тогда надо полностью развернуться к зданию. Аккуратно пячусь, несколько маленьких шагов улучшают экспозицию.
Только то, что я должна фотографировать эту «Настю» с Германом, настроение не приподнимает. А ещё она разрушила магию момента между нами. Очень надеюсь, что мы с Германом продолжим там, где остановились. Я намереваюсь выяснить всё! Пусть даже не надеется отвертеться!
— Пару кадров? — Настя качает головой. — Что ты такой принципиальный? — внезапно её лицо светлеет. — А… ну, да… ты же…. А-а-а… я помню ту историю с фотками, — как-то слишком громко хихикает «Настя», щелкая пальцами и затем потрясывая указательным в воздухе.
Герман поворачивает в её сторону голову с непрошибаемым видом и ждёт, когда она ещё что-то скажет, и я понимаю, какую именно «историю с фотками» она имеет в виду.
Ничего не могу поделать, но краснею. Так откровенно эта ситуация ещё не всплывала. Вот надо же — рвануло давно, а эхо слышно до сих пор!
— Сейчас, по-моему, всё прилично, — подмигивает она и после поворачивается, чтобы посмотреть в камеру.
А я злюсь. Хочется топнуть ногой.
Надоело сдерживаться. Я топаю. Промахиваюсь и… оступаюсь.