Ботфорты капитана Штормштиля
Шрифт:
«Проще всего передать привет Кло, — подумал Тошка. — Она сидит со мной за одной партой. А вот все остальное куда сложнее».
Он невольно вспомнил Кло. Правда, в школе ему, конечно, приходилось называть ее Таней. Только один раз Тошка оговорился. На уроке алгебры. Сказал ей:
— Какой у тебя ответ, Кло?
Сказал и вздрогнул от этого «Кло», и даже прикусил себе кончик языка. Рука его дрогнула, и по странице расплылась чернильная клякса. А Кло глянула на него большими голубыми глазами и, чуть улыбнувшись, ответила:
— Два а квадрат плюс бэ.
«Какие
Он пригнулся к самой парте и стал промокать волосатую кляксу.
— Аккуратней, Топольков! — заметил ему учитель. Смотри, какая опрятная тетрадь у твоей соседки,
У Кло и вправду было написано все очень хорошо: буквы круглые, с нажимом, словно на уроке чистописания в третьем классе. Тошка вспомнил угловатый, энергичный почерк Штормштиля, его чуть наклоненные вправо строчки, похожие на красные частоколы. Никогда ни у кого он не встречал такого почерка…
«Итак, привет тебе, голубоглазая Кло!» — Тошка встал с банкетки и заходил по подвалу. Необходимо было что-то решать. Как искать хозяина пальто? Как?.. Надо составить четкий план. Но план никак не составлялся. Вместо того чтобы заниматься серьезным обдумыванием вариантов розыска, Тошка снова и снова вспоминал Кло.
— А морской петух все еще живет у нас, — сказала она ему на перемене. — Мы по-прежнему держим его в старой ванне, и я через день приношу свежую воду из порта. По восемь ведер! Так тяжело таскать. Давай как-нибудь пойдем и выпустим его обратно в море, а?
— Какой это петух? — спросил Тошка и скроил дурацкую физиономию.
— Который не кукарекает! — рассердилась Кло.
Тошка больно стукнул себя кулаком по затылку.
— Ты будешь думать о серьезных вещах или нет? крикнул он сам на себя. — Каррамба! Надо срочно идти к Бобоське, без него ни черта у меня не получится…
За все тринадцать лет жизни на Тошку не наваливалось столько событий, сколько навалилось за один последний месяц, История капитана Борисова, драка с фиолетовыми, письма Штормштиля и его ботфорты, перекочевавшие из грота Больших скал в подвал, где стояла продавленная банкетка да колченогий ломберный стол.
Когда у человека столько событий, ему необходим собеседник, которому можно рассказать все. До самого донышка. Такого собеседника у Тошки не было. Хорошо бы рассказать о переписке со Штормштилем Кло. Только она поймет его, потому что тоже любит подставлять лицо южному ветру и ловить запахи далеких стран и обрывки не досказанных кем-то удивительных историй.
Но нельзя же прямо так подойти и сказать ей:
— Знаешь, Таня, я выдумал себе взрослого друга, который, в отличие от других взрослых людей, все понимает и вообще на равных со мной. Я написал ему. И представляешь — он ответил! Как это случилось, ума не приложу. Вот его послания…
И тут выяснилось бы, что Тошка знает все о капитане Борисове. И о письмах, которые Кло посылает отцу. И о том, что Тошка тоже ждет капитана и верит в его возвращение. Дальше больше — пришлось бы сознаться
Как расскажешь все это Кло? Нет! Нельзя рассказывать о Штормштиле. Никак нельзя!..
И в то же время вся эта история уже не помещается в Тошке, ему нужны, ну просто необходимы единомышленники. Не может же человек тринадцати лет от роду держать все в себе, словно в глиняной копилке.
Однажды он чуть было не проболтался отцу. Начал так, между прочим, издалека. Отец сидел за своим письменным столом, листал какие-то скучные бумажки. Свет лампы падал на утыканную белыми рычажками грудь арифмометра, на пальцы отца, сжимающие авторучку. Она парила над бумажками, потом стремительно падала, впиваясь пером в какую-нибудь зазевавшуюся цифру. Зловеще начинал жужжать арифмометр, со звоном выбрасывая в окошечки единицы, десятки и сотни. Потом начинали метаться костяшки счетов. А перо все прижимало цифру к бумаге, и было ясно, что дело ее дрянь, наверняка эту неправильную цифру, долго укрывавшую ошибку, безжалостно вычеркнут и впишут другую, правильную. Тошка долго присматривался к почерку отца. Высокие, островатые буквы. И наклон чуть вправо. Только слова какие-то неинтересные:
«В соответствии с вышеприведенными результатами произведенной проверки пролонгирование нижеперечисленных…»
И цифры, цифры, цифры… В общем, все совсем не похожее на письма капитана Штормштиля.
— Ты что трешься тут? — Отец глянул на Тошку сквозь толстые стекла очков. — Небось нашкодничал опять и теперь подготавливаешь почву для покаяния. Так, что ли?
— Нет. Я не нашкодничал. Я хочу рассказать тебе коечто…
— О Пепино-Ягуаре по кличке Фаралетто?
— Наоборот, он по кличке был Пепино-Ягуар. Но я не о нем… Ты знаешь, есть такой капитан…
— Он объездил много стран… — перебил его отец. — Послушай, Антон, ты бы лучше Тургенева почитал, «Бежин луг…»
— Тем более что у него уже вторая тройка по литературе, — вмешалась мама. — И по математике тоже тройка. У меня просто руки опускаются, четверть только началась!..
— Я исправлю… — начал было Тошка.
— Там у него никогда не появлялись тройки, ничего не слушая, продолжала мама. «Там» — это значило в Нефтегорске. Там все, по маминому мнению, было лучше и спокойнее. — Он совсем отбился от рук. Эти уличные знакомства! Улица погубит его! А у меня сердце…
Тошку выставили за дверь. Семейный совет продолжался полушепотом.
— Надо, чтобы он больше читал классиков. Меня вот воспитывали на классиках. — Это говорил папа.
— Надо полностью компенсировать влияние улицы. В конце концов он начнет курить! — Это, конечно, мама. — Он стал каждый день мыть шею и причесываться!
— Это разве тоже плохо? — спросил папа.
— Это значит, что он влюблен! — ответила мама. — В тринадцать лет мальчишки только в том случае добровольно моют шею, когда они влюблены! Ты что, себя не помнишь!