Боты для ночного эльфа
Шрифт:
– Цилк, цилк!
– Кроуны!
– Тиглы!
– Сроны!
Малышня умчалась к себе.
– Слонов они как-то некрасиво обозвали, – посетовала я. – Хотя…
Ирка хихикнула и снова хлопнула в ладоши:
– Так, не заговаривай мне зубы, ты тоже идешь с нами в цилк на сронов, тьфу, в цикл, тьфу, в цирк! Говорят, он тут не плох.
– Да нет в хваленом местном цирке никаких слонов и тигров.
– А кто есть?
Я вспомнила афишу на подъезде.
– Сейчас заезжий фокусник есть. Какой-то Питер Бург.
– Звучное имя, – оценила подружка.
– Оригинальное, –
Ирка выбралась из-за стола и объявила:
– Все, хорош разговоры разговаривать, я сказала, собирайся. Хоть фокусник там, хоть мокусник, мне без разницы, если мы не пойдем в цирк, то цирк придет к нам!
Я представила, какое шоу нам организуют малявки Максимовы, запертые до окончания дождя в тесном пространстве съемной квартирки, и осмотрительно не стала спорить.
В хваленом цирке было душновато и ощутимо попахивало то ли мокрой шерстью, то ли несвежими носками, то ли и тем и другим плюс еще жареным в масле попкорном.
Младшее поколение семейства Максимовых чутко зашевелило носами, безошибочно выделило в букете ароматов мажорную ноту карамельного попкорна, определило местоположение кормушки и потащило к ней родительницу, на ходу канюча:
– Кукулуза…
– Срадкая…
«Срадкая» – это прозвучало дурным пророчеством.
– В самом деле, Ирка, может, ты не будешь кормить пацанов этими подозрительными срадостями? То есть едой сомнительного качества? – покричала я в спину подруге.
– Тогда пацаны сожрут нас с тобой, – невозмутимо отозвалась она, перебрасывая на живот сумку с кошельком. – И наверняка не досидят до антракта, оно нам надо?
Я пожала плечами и отстала от мудрой женщины.
Попкорн, конечно, не самая полезная еда, но подружка права – голодные короеды сбегут из цирка досрочно, и придется придумывать им еще какое-нибудь развлечение.
Придумывать ничего не хотелось. И так уже в ходе усердной работы над романом в стиле фэнтези мое воображение сплошь покрылось болезненными мозолями.
Началось представление, и я вынуждена была признать, что Ирка понимает, что делает. Если бы руки ее потомков не были заняты картонными ведрами, а рты – извлеченным из этих ведер попкорном, то первое отделение представления не прошло бы так спокойно. Короеды наверняка орали бы и подпрыгивали, пытаясь ухватить за ноги клоуна, свисавшего с трапеции, как пестрый флаг. Поскольку сидели мы в первом ряду, изображавший неумелого воздушного гимнаста рыжий болтался прямо над нашими головами. Я сама с трудом удерживалась, чтобы не сдернуть его с жердочки за длинномерный, как лыжа, башмак.
– А велосипедики будут? – спросила меня Ирка, не удосужившаяся изучить программку.
– Велоси – кто?!
Я поперхнулась попкорном.
– Акробаты на таких, знаешь, дегенеративных великах, состоящих из одного колеса и неуютной сидушки, – объяснила подружка. – Мне страшно нравится на них смотреть! Всегда очень интересно, грохнутся они со своей жердочки или не грохнутся.
– Глохнутся, глохнутся! – заранее кровожадно обрадовался ребенок.
– Я первая глохнусь, как Бетховен, если
– Это который Бетховен? Который сенбернар? – включаясь в светскую беседу, добродушно поинтересовалась Ирка, явно испытывающая искреннее удовольствие от всего происходящего.
Еще бы! Шум, гам, кувырки, всякие там смертельные трюки – и все это не в исполнении собственных деток! Просто праздник какой-то!
– Не который собака из кино, а который композитор, – ответила я, поддерживая культурный разговор.
– Который написал «Мону Лизу», – кивнула подружка.
– «К Элизе», – терпеливо поправила я. – «Мону Лизу» написал Леонардо да Винчи.
– Молодец какой, – похвалила художника Ирка. – Грамотно отстроился от Бетховена.
– В смысле? – заинтересовалась я.
Легкий салонный треп начал приобретать неожиданную культурологическую глубину.
– Ну, у Бетховена была просто Лиза, а у Да Винчи Мона Лиза – не перепутаешь, – объяснила Ирка-искусствовед.
– Искусствоведьма! – хихикнул мой внутренний голос.
Я вспомнила, с чего мы начали беседу, и ехидно хрюкнула.
– О, кстати, а дрессированные животные сегодня будут? – услышав сей звук, оживилась подружка.
– Почему это кстати? – напряглась я.
Мне обидеться, что ли? Или, наоборот, порадоваться, что я так убедительно хрюкаю?
– Ну, просто я люблю разных дрессированных животных, – дипломатично ответила Ирка.
– Ну, спасибо…
Тут детский бас справа от меня безапелляционно молвил:
– Туарет!
И Ирка подхватилась, повела ребенка в уборную.
Мы со вторым ребенком (заграбаставшим оставленное братцем ведро с попкорном) без происшествий и осложнений досмотрели первое отделение и воссоединились с компанией в антракте.
В холле было многолюдно. Мой мелкий спутник встал на цыпочки и завертел головой:
– Мама! Блат!
– Что там у нее по блату?
Я высмотрела подружкину рыжую гриву возле тетеньки, похожей на битую молью Клеопатру.
Пышные формы тетеньки местами были закованы в золотую парчу, а местами овеяны воздушными шелками. Шелка немножко полиняли, парча чуток потрескалась, но украшения, способные составить золотой запас небольшой африканской страны, солнечно сияли.
Клеопатристая тетя сноровисто орудовала кисточкой, успешно используя вместо холста Иркино просторное плечико.
Подружке давно хотелось разрисовать себя узорами из хны, но все как-то некогда было, а тут вдруг представилась такая возможность.
Я решила, что не буду ей мешать, и даже попыталась нейтрализовать малявок, последовательно увлекая их в зооуголок потискать кроликов, попрыгать на батуте и поиграть в аэрохоккей. Но детки все равно убегали к мамуле, и сеанс художественной росписи прошел в обстановке привычного бедлама. Привычного нам с Иркой, конечно, свежего человека шоу братьев Максимовых легко могло шокировать, хотя клеопатристая тетя, надо отдать ей должное, не только не роптала, но даже вежливо изображала интерес к интимным подробностям Иркиной жизни.