Бой бабочек
Шрифт:
– В России не принято задавать вопросы полиции. Это полиция задает вопросы, – исправил Ванзаров ошибку женщины.
– Так вы из полиции?
– Из сыскной полиции, мадам, – с достоинством ответил Ванзаров.
Он сделал важное открытие для себя: когда красоты слишком много, она будто намазана густым слоем масла да еще с избытком рубинов, волшебства в его сердце не случается. Сердце его остается невозмутимо. Оно не прельстится излишней красотой. И даже полыхающими угольными глазами.
– Великолепно! Вы – сыщик! Как Арсен Люпен или Хэрлок Холмс!
Опять
– Что вам угодно, мадам? – удивительно холодно спросил он, чем заметно поразил испанку.
– Что угодно мне?! Вы что, не знаете, кто я?!
– Не имею малейшего понятия. Вероятно, актриса или танцовщица. Гастролируете в России сольно или с труппой?
Обжигающая дама, считавшая, что видит мужчин насквозь и даже глубже, не верила очевидному: в Петербурге, где ради нее готовы умирать на дуэли, нашелся какой-то наглец, кто не знает ее! Он не врал, не кокетничал, он действительно не знал, кто перед ним. Но не слышать звездное имя невозможно! О, что сейчас будет!
– Я Каролина Отеро, – сказала она, ожидая, что наглый красавчик (это она отметила) будет повержен.
Ванзаров изобразил мину: дескать, обычное испанское имя, у нас своих Каролин и Катерин хватает, было бы чем хвастаться.
– Родион Ванзаров, – ответил он просто, чем окончательно поразил божественную Отеро. Она поняла, что беспомощна перед этим русским с крепким мужским телом.
– Это вас вызвали, чтобы спасти бедняжку Кавальери от угроз? – спросила она совсем другим тоном.
Ванзаров нахмурился, как подобает суровому русскому полисмену.
– Откуда вам это известно, мадам? Это тайна!
Она легкомысленно махнула пухлой ручкой.
– В театре не бывает тайн, всем и все сразу становится известно. Тем более что крошка Кавальери наверняка сама выдумала смертельную опасность.
– Зачем делать такие глупости?
– Ах, вы не человек театра, как вижу! Ну это же так просто: она получает письмо, якобы с угрозой, и, конечно, держит это в секрете. Но секрет узнают репортеры. Печатают в газетах. Публика приходит в волнение и бежит скупать билеты! Мерзкая и дешевая подлость, чтобы добыть популярность…
– Это ужасно, мадам! – Русский полицейский был самим воплощением закона. – Я был уверен, что ей угрожают неизвестные! Хотя что может угрожать итальянской певице в России, когда мы стоим на страже! Что ж, благодарю, вы облегчили мой труд.
Ванзаров поклонился и уже собрался покинуть прекрасную Отеро, когда в коридор буквально влетел Александров, будто получил пинок под зад.
– Господин Ванзаров! Вы здесь! Какое счастье!
Снова видеть хозяина «Аквариума» в его планы не входило.
– Что вам угодно?
– Господин Ванзаров, прошу простить мою глупость… Я же не знал, что вы… что вас… что защищаете Кавальери… Она рассказала, что вы прибыли помочь… А я-то, дурень, подумал, что… Простите сердечно, не бросайте нас…
Что именно подумал Александров, было понятно без слов, а отчаяние его было столь искренним, что Ванзаров дрогнул.
– С ней что-то
– К счастью, нет… Она зашла на сцену и увидела… ее… Зовет вас… Умоляю.
Других уговоров не потребовалось, Ванзаров поспешил обратно. А ведь не прошло и четверти часа, как он дал зарок не возвращаться.
Отеро ничего не поняла из нервного разговора, шедшего на русском. Она разобрала только одно ненавистное слово. И тут ее посетила счастливая мысль. Как оружие врага обратить против самого врага.
– Азардов… Из сыскной полиции… Ну, хорошо же, крошка Кавальери… Ты у меня спляшешь тарантеллу… – проговорила она по-испански, чтобы никто не мог понять, и, гордо подняв голову, вернулась в свою гримерную.
18
Она застыла в трагической позе, которая так идет героиням древнегреческих трагедий. Ванзаров на миг залюбовался скульптурной фигурой. Переход после крикливой испанской красоты к тихой красоте скорби был особенно чувствителен для него. Он глянул на Лебедева и получил жестикуляцию: дескать, что хотите со мной делайте, но я тут ни при чем, она сама пришла. Пристав с Турчановичем предусмотрительно скрывались в темноте зрительного зала, наблюдая за особым спектаклем. На такой билеты не купишь: неприкрытая правда жизни на сцене.
Стараясь не испугать мадемуазель, Ванзаров шел шаркая по сцене. И остановился рядом, чуть ближе, чем позволяют приличия.
– Фон-Сарофф! Как хорошо, что вы здесь, – сказала она, не повернув головки.
– Мадемуазель, – только начал он, но ему не дали продолжить.
– Не надо слов, все очевидно…
Кавальери так и стояла, сложив руки на декольте. И упорно смотрела на рогожку, под которой угадывались очертания тела. На немой вопрос: «Она видела?» – от криминалиста было получено немое подтверждение.
– Вы знали несчастную? – произнес Ванзаров то, что обязан был произнести. Раз уж вернулся.
– Что с ней сделали? Какие безжалостные и жестокие люди!
Женщинам нельзя говорить разумные вещи. Они принимают их как личное оскорбление. И итальянки такие же. Ванзаров не стал пояснять, что безжалостный человек всего лишь вздернул барышню на тросе. Остальное довершил равнодушный сквозняк. Разве такое объяснишь красивой женщине. К тому же Ванзаров не знал, как сказать по-французски «сыровяленая».
– Ужасно! – только и выдавил он.
– Это знак мне…
– Что вы, мадемуазель…
– Нет, не спорьте, милый Фон-Сарофф, я знаю, я чувствую. Сначала письмо, а теперь вот это. Они хотят моей смерти.
Набравшись храбрости, Александров подошел и услышал только последние слова.
– Чьей смерти? – спросил он по-русски.
– Госпожа Кавальери боится, что это убийство – предостережение для нее. Дескать, ее хотят убить.
– Господин Ванзаров, спасите меня и театр! – с дрожью в голосе взмолился Александров, подзабыв, как с час тому назад сулил приставу куш, чтобы только чиновник сыска поскорее укатил в отпуск и не сунул нос в грязные делишки. Люди театра такие переменчивые, однако.