Бой Святозара. Сквозь Пекло. Часть первая
Шрифт:
– Почему, сынок, ты думаешь, что она там будет одна? Может, Дарену, все же встретит Травяня, – стараясь успокоить наследника, проронил правитель.
– Отец, разве ты не понял? – изумленно воззрившись на правителя, молвил Святозар. – Травяня-это Любава, она здесь со мной. Не кому встретить Дарену, не кому… Мои сыновья не понимали ее, они не принимали выбор Дарены. Мой старший сын Боголюб и вовсе осуждал ее. А так как он был очень сильным, храбрым и достойным мужчиной, который имел жену и много детей, то и люди живущие рядом стали осуждать Дарену… Да, будто не могли они ей простить, что по ее вине уехал и пропал бесследно Будимир, оно как жить без нее он не хотел.
Святозар затих, отдал чашу с молоком отцу, лег на ложе, и, обняв подушку, добавил:
– Не кому, отец, ее встретить,
– Я, думаю, мальчик мой, Дарена обязательно попадет в Ирий-сад, – сказал правитель, и, поставил чашу на коротконогий стол, примостившийся подле ложа. – Ведь, ты забываешь, что там Дарену может встретить ее мать Буря-Яга-Усоньша-Виевна.
– Да, какая, она мать, отец… какая… – возмущенно произнес наследник. – Травяня мать Дарены. Травяня… она ее любила, растила, целовала и учила. Это она, Травяня, жалела и заступалась за Дарену, она мать… А Буря ни разу, ни разу к ней не пришла…
– Но ты рассказывал мне после возвращения с Ирий-сада, что Буря-Яга разрешила тебе вернуться, по просьбе Дарены, – произнес правитель.
– Да, она, опять наверно…, – поморщившись от боли и дернув ногой, заметил Святозар. – Ах, отец, она так изменчива… не только телесно, но и духовно… Она может сходить в Пекло. Она может бывать в Ирий-саду. Она живет в Яви. Буря-Яга может сказать, принеси мне кольцо, а после может отказаться от этого дара и от этих слов. Знаешь, я уверен, Буря придумала все про Дарену, и ничего моя дочь у нее не просила. За меня заступился ДажьБог, он уже это делал, я же тебе рассказывал о том случае. И в этот раз, я помню, что когда был на границе двух миров, Буря повернула голову в сторону скошенных полей и сказала, точно обращаясь к нему, а не ко мне, сказала, что ДажьБог просил за меня. Он, наверно, стоял где-то там и ждал моего выбора, ждал, чтобы я не ошибся, и вернулся в Явь, чтобы исправить все. А зная Бурю как изменчивую особу не уходил, тревожась за меня. – Наследник вновь сел, и не зная как пристроить ногу, чтобы она не болела, положил ее сверху на укрывала. – Когда я умер, то следом умерла Травяня, а Дарена ушла в Сумрачный лес, и жила там одна, она ни с кем, ни встречалась из людей, покуда… Покуда не позволила зайти к ней в гости Богомудру, когда тот по велению ДажьБога пришел за древком. Я помню, тогда, почувствовал к ней такое тепло, такую нежность. Но я еще не познал свою душу, а она меня не узнала, хотя я уверен, тоже, что-то почувствовала. Много позже когда я Богомудром побывал в Беловодье, познал свою душу и привел своего сына Лучезара к Сумрачному лесу, чтобы он прошел испытание, то я создал белого лебедя и послал его вглубь леса. Он кружил над лесом и звал Дарену, но она не вышла… она не признала во мне своего отца… А ведь именно она создавала белого лебедя, который приносил мне от нее вести, когда я был в походах, в той первой моей жизни…. И когда я пришел к ней шесть лет назад, все повторилось, мои чувства, ее доброта и тепло. И опять мы не узнали друг друга… Если бы у меня не болела нога, отец, я поехал бы в Сумрачный лес с Туром на его испытание и сызнова повторил попытку вызвать Дарену… Я так хотел с ней поговорить, но не так, как говорил с ней отрок, а как бы поговорил с ней ее отец… А теперь… теперь… время упущено… упущено отец… Что и главное кто ее ждет в Ирий-саду? – Святозар провел рукой по лицу, и надрывисто задышав, дополнил, – душно мне, отец, душно.
Правитель протянул руку, потрогал лоб сына, затем помог ему лечь, и, поправив подушку, сказал:
– У тебя жар… Погоди, я прочитаю заговор.
– Заговор, не поможет, отец, – застонав, ответил Святозар. – У меня так болит душа, что нет надежды, что пройдет боль в ноге.
– Мальчик мой, возьми себя в руки, – очень мягко обратился к нему правитель. – Ты должен перестать волноваться, и успокоить себя. Твоя жена так расстроена и напугана, она впервые такое видела… Она знала, что у тебя болит нога, но, что от боли ты можешь потерять сознание, этого она не ведала… Когда ты упал в столовой, она так закричала, что я и Тур не знали к кому броситься на помощь и кому она нужнее тебе или ей… Прошу тебя, сынок, не ради меня, но ради Любавы, усмири боль в своей душе, ведь все равно уже ничего не поправишь, в жизни Дарены.
– Да, отец, ты как всегда прав, как всегда… и я постараюсь, – закрывая глаза от боли и заскрипев зубами, добавил Святозар. – Постараюсь… Но ты только, отец, ни кому, ни говори о том, что я тебе поведал, особенно Любаве.
– Конечно, мальчик мой, я что ж, не понимаю… – кивнув головой, откликнулся Ярил. – Я скажу им, что Баба Яга, помогла тебе в твоем испытании и спасла от смерти Эриха, и этого им будет достаточно.
Правитель замолчал и принялся шептать над сыном заговоры, а когда жар с тела Святозара спал, и боль немного утихла, негромко сказал:
– Мальчик мой, Тур, поведал мне, что он принес семью баенника с собой, так как там в лесу, им грозила смерть. Ведь выйти из леса они не смогли бы без приглашения на новое место жительство. Может когда тебе станет легче, ты с баенником поговоришь? Да, надо бы подумать, куда их поселить?
– К Искрену, отец, – немедля отозвался наследник и открыл глаза. – Искрен уже достроил баню, он два дня назад приезжал, и звал меня поглядеть ее… Отец, будь добр, пошли к нему, Тура и попроси, чтобы он не приглашал духов в баню, погодил… Я сам привезу ему духа.
– Хорошо, сынок, – согласился правитель. – Я сейчас же пошлю Тура к Искрену, а ты пока поспи…, – отец поднялся с ложа, прикрыл сына укрывалом и бесшумно вышел из покоев.
Лишь только за правителем закрылась дверь, Святозар сомкнул глаза и вспомнил, лицо своей дочери Дарены, маленькое светящееся личико младенца, светлое и чистое лицо отрока, необыкновенно красивое, молодое лицо девы и старое, едва тронутое морщинками лицо старухи, и громко застонал. В покои вошла Любава, она приблизилась к ложу, села подле, и, обняв своего мужа, заплакав, зашептала:
– Любый мой, любый, свет моей души, счастье мое, жизнь моя, нет ближе тебя у меня никого… Как ты меня напугал, как ты меня напугал… Милый мой, если бы с тобой, что-то случилось, я бы задохнулась в тот же миг, в то же мгновение.
Святозар порывисто сел и притянув Любаву, крепко прижал ее вздрагивающее тело к себе да успокаивая, принялся целовать в пахнущие цветами густые волосы.
– Ты, что радость моя, Любавушка, что ты? Да, со мной все хорошо, я просто разволновался, – сказал наследник и погладил любимую по длинной темно-рыжей косе. – Переволновался, вот и бабахнулся… Прости меня, в следующий раз прежде чем упасть, я тебе об этом доложу. Я так и скажу, Любанька моя, сейчас мне станет не хорошо и я упаду.
– Вот, Святозарик, – недовольно отстраняясь от мужа и утирая глаза, заметила Любава. – Иногда, я с отцом, согласна… шутки у тебя злые, – а после крепко поцеловала Святозара в губы и поднялась с ложа. – Спи, давай, голубь мой сизокрылый, я укрою тебя укрывалом и посижу рядом.
– Со мной будет все хорошо, не тревожься, – молвил Святозар, нанова укладываясь на ложе.
– Нет, отец, попросил, чтобы я тебя не покидала и тогда ты не сможешь думать о плохом, – она придвинула сиденье, укрытое легким ковром, к ложу и сев на него, взяла в руки пяльцы с вышивкой. – Отец сказал: «Ты, Любава, сядь напротив него, чтобы он, открывая глаза, видел тебя и радовался, и тогда он быстро поправится».
Святозар пролежал в ложе три дня, и все это время настойчиво вспоминал жизнь любимой дочери не в силах, что-либо исправить в ней. Отец наблюдая, как переживает сын, смерть Дарены, как из-за этого волнения, его мучает не только боль в ноге, но и попеременно возникающий жар или озноб, старался его успокоить и хоть как-то отвлечь. Любава не понимала, что случилось с мужем, но чувствуя, что его болезнь произошла неспроста, то целовала Святозара, то ругала, а, то и во все начинала плакать. Однако, что первое, что второе, что третье лишь сильнее расстраивало наследника и ему снова становилось хуже. Тогда правитель, для которого мученья сына были не выносимы, пригрозил Любаве, что если она еще раз расстроит Святозара, ему придется пересилить ее в опочивальню наверх. Любава, сидевшая на ложе, около мужа и утирающая слезы, внезапно перестала плакать, поднялась, грозно посмотрела на правителя, и, уперев руки в бока, негодующе произнесла: