Боярин Волк. Живи, брате!
Шрифт:
– Ну, слава богам, жила не задета, – сказала она. – Но потерпеть придётся, надо её удалить, – кивнула она на стрелу. – Резать, чтобы достать наконечник, нельзя, и так крови потерял много. А вот выдернуть в другую сторону, пожалуй, что и получится. Наконечник за малым не пробил насквозь. Терпи, дядя. Так, дядька Русин, организуй горячей воды. Сергий, подвинься и привались к нему со спины, чтобы он назад не заваливался, чтобы ему ещё и на это силы тратить не приходилось. Хорошо бы, конечно, отъехать отсюда подальше, – сказала она, перехватив беспокойный взгляд Русина, –
– Да ничего, – беспечно махнул рукой Русин, выразительно глянув на Петра, после чего тот молча кивнув, склонился к Незвану. Незван также молча кивнул, прикрыв глаза, и мотнув головой Белоусу, поскакал назад.
– Так, становимся лагерем вон там, будем обедать, – показал рукой Русин. – Детей и баб – в центр. Вы двое, повернул он голову, – за вами костёр. Пётр, распорядись насчёт воды, потом нальём, как мимо реки проезжать будем, но сначала нагрейте воды лекарке. Ну а остальные сами знают, что делать. Пусть соберут трофеи да прикопают убиенных – как-никак, создания божии, негоже на поживу зверью бросать. Давайте, давайте, – захлопал он в ладоши, – раньше начнём – раньше кончим.
«Ага, – подумал Сергий, – раньше сядешь – раньше выйдешь». И сам удивился, никогда раньше на ум это не приходило, видно, услыхал где-то, вот и прилипло. Только причём тут сядешь-выйдешь? Непонятно…
Народ зашевелился, одни кинулись в лес за дровами, двое других раскопали в телеге бочонок с водой и наливали из него воду в котелок для лекарки и в котёл для готовки. Искать воду было некогда. А бабы из семьи кузнеца развязывали узелки с крупой да доставали лук, соль и прочий припас. Русава пока приготовила травы и достала мазь, разложила всё это по порядку на чистой тряпице.
– Ну что там? – обернулась она к костру.
– Закипает, матушка, сейчас принесём. Как забьёт ключом, так и снимем. Всё, как ты учила, – ответил вой.
– Потерпи, – обернулась она к Свенельду. – Попить не хочешь?
– Нет, – мотнул головой Свенельд. – А вы кто будете-то, что за меня вступиться решили и гнева княжьего не побоялись?
– Да мы люди боярина Волка, а он тебя со спины и подпирает. Тоже не долечился толком после ранения, вот и путешествует почти лёжа, в седле трястись ему рановато, – сказала Русава.
– Это какой же Волк? Что княжича в бою прикрыл? – перемогая боль, спросил Свенельд.
– Он, батюшка, – кивнула Русава. – Потому и я здесь, что слаб он пока, а признаться в том боится, вдруг люди подумают что-то не то.
– Ну так на то он и вой. Квохтеть да стонать вою не пристало. Правда, и подставляться дуром тоже не стоило, но иногда бывает и так, когда ничего другого не остаётся. Ну хоть повезло ему в том, что жив остался, а опыт… Опыт – дело наживное, конечно, если выживешь, пока учишься.
– Ну что, всё готово. На-ка закуси, сейчас будет больно, – сказала Русава, подавая обмотанный кожей обрезок палки.
– Делай, что должно, а терпеть я умею, – сказал Свенельд, зажимая в зубах палку.
Он дёрнулся только раз, когда Русава ударом руки выбила стрелу в другую сторону, промазав её перед этим
– Хлебай помаленьку, – сказала она ему. – А как выпьешь, налью ещё. Это снадобье лечебное, чтобы снять воспаление, буде оно приключится. Придётся тебе с нами прокатиться, тревожить ногу сейчас ходьбой нельзя. Я дорогой понаблюдаю за раной, чтобы худа не приключилось, ну а пронесёт, пойдёшь куда хочешь. Ребята, – обратилась она к воям, – помогите кольчугу снять, посмотрю, что у него на боку творится.
– Да ничего там страшного нет, – сквозь зубы проговорил Свенельд. – Стрелу, что насквозь прошла, я сам обломил и выдернул, да, вроде, и подсохло там всё уже.
– Подсохло, конечно, – проворчала Русава. – Потная рубашка там к ране присохла, а обернуться может даже хуже, чем с ногой. Так, аккуратненько, кладите. Ну точно, присохла, – и без предупреждения отодрала рубаху от раны.
Свенельд мыкнул, дёрнулся слегка, но и только.
– Всё уже, всё, – ласково заворковала Русава. – Сейчас промою и травки наложу, и будешь отдыхать.
– А что ж так горит-то? – сдерживая себя, спросил Свенельд.
– Потерпи немножко, сейчас пройдёт. Это я тебе травку положила, чтобы рану очистить, потом привяжу кашицу из подорожника и крапивы – и хоть пляши. Вот допьёшь, и сниму. Эта снаружи чистит, а питьё изнутри помогает. Глядишь, ни горячки, ни воспаления не привяжется.
Она споро размотала ногу, кивнула, удовлетворённо глянув на рану, и наложила другую кашицу из трав, и Свенельд, выдохнув, расслабился, пока она снова бинтовала ему ногу.
– Ну вот, теперь коли повязка мокнуть не будет, то и трогать её больше не будем, – сказала Русава. – А чтобы дело быстрее шло, пластиночку медную приложим. Отдохнул? Теперь снова потерпи, на рёбра тебе травку приложу. Считать-то умеешь? Вот и хорошо, – сказала Русава, уловив его кивок. – Тогда, как досчитаешь до ста, сменим травку и тут. Поешь и лежи, отдыхай, а мы после обеда дальше поедем, домой. Увезём тебя, уж ты не сетуй, почти к Южному Бугу, на реку Синюху, где в неё Ятрань впадает. А как оклемаешься, пойдёшь куда тебе надо, а захочешь, у нас оставайся.
Пока Свенельд считал, Русава собрала свои снадобья, оставив только плошку с подорожником, а как закончил, сменила ему повязку.
– Ну вот и обед поспел, – сказала она улыбнувшись. – Всё, боярин, садись на место, – скомандовала она. – Ребята, положите варяга рядом с боярином на спину так же полусидя, как боярин сидел, он и поест сам, и рану сильно тревожить не будет. Теперь вас двое, веселей будет в дороге, да и боярин за тобой приглядит, – снова улыбнулась Русава Свенельду, – а то он всё вскакивать норовит, как будто без него не обойдутся: и каша не так сварится, и молоко неправильно скиснет, – усмехнулась она. – Вы своё дело сделали хорошо и правильно, а потому отдыхайте теперь и дайте другим своё дело сделать. А я пойду гляну, как там Славко.