Боярин Волк. Живи, брате!
Шрифт:
– Хорошая девка? Сговоренная-то… – спросила Русава.
– Справная, – уклончиво ответил Русин, – с богатым приданым. Так ведь с лица-то воду не пить, – зачем-то добавил он.
– Да, да, – задумчиво ответила Русава. – Не пить. Только в душу-то тоже не поцелуешь.
– В этом случае точно, не поцелуешь, там вместо… – дальше Сергий не разобрал, – мешки с добром.
– А кто она такая? – поинтересовалась Русава.
– Да дочка постельничего, боярина Софрония Кулебабы. Через пять дворов живёт от перекрёстка, что в конце улицы, у церкви, в сторону княжьего терема. Сейчас она ещё молода, а как ещё годок погуляет, тогда и сватов можно засылать. Вроде бы, папаша ейный совсем и не против. Но что будет через год, один господь знает, а я бы для боярина такой судьбы не хотел. Больно уж девка избалована, говорят, сама провинившихся дев порет, и не только провинившихся, а просто непонравившихся ей сегодня. И щерится, говорят, при этом, как волчица. Знаешь, как волки иногда улыбаются, с оскалом, вот, говорят, очень похоже. Ну пойдём, скоро обед, как говорится: будет день, будет пища.
«Вот те хрен! – скорчил гримасу Сергий. – И не болит, а красный. Надо будет как-нибудь на эту красоту неземную глянуть, а то подсуропят родители ангелочка из лучших побуждений – в кольчуге спать ложиться будешь, вдруг чем не угодил. Ага, – ухмыльнулся он про себя, – утром проснёшься, а голова в тумбочке». И снова надолго задумался, пытаясь понять, откуда это всё выскакивает из него.
Вечером Русин снова смотался к Роману.
– Ну что? Боярин, как я и говорил, не против, но так как надолго в столице мы не задержимся, то, если хотите поехать с нами, у вас есть только три дня, чтобы собраться, не больше. Или боярин оставит вам освободившиеся телеги с возницами для вывоза имущества, и вы тогда уже приедете к нам сами, а возниц будете кормить за свой счёт.
– А как же с подручными быть и прочими? У них тоже семьи… – полез чесать маковку Роман.
– Раз сказано берём, то, стало быть, берём всех, – отрезал Русин. – Видно, вам придётся кого-то оставить, чтобы дома продать, да и то, что не повезёте, а потом уже сразу на новое место приезжать. Есть у тебя такой надёжный человек, которому ты мог бы это дело доверить?
– Старшего сына оставлю, он справится, а семью его заберём сразу, чтобы ему ещё и о них не думать.
– Ну вот и ладно, – согласился Русин. – У нас три телеги освободятся, можем семьи ваши забрать с собой, а вы тогда не спеша соберётесь и вслед за нами тронетесь. Оставить вам воев для охраны?
– Не надо, – махнул рукой Роман. – Нас самих пятеро да сынов, что в новики годятся, ещё пятеро. Зачем нам охрана? Мы и сами на кого хошь нападём, – улыбнулся он.
– Тогда вечером, накануне отъезда, пришлю телеги к вам, – поднялся Русин. – Грузитесь и вместе со своими отправляйте к нам, доедут в лучшем виде. Ну а остальное сами довезёте. Как нас найти, в любой кузнице по дороге спросите, мы их предупредим по дороге на Торческ, а там дорога только одна. Да возницы знают. Ну, будь здрав, – поклонился Русин. – Если что, забегай, мы на постоялом дворе, что за южными воротами торга.
– Будь здрав, – поклонился Роман. – Думаю, что не понадобится, но, как говорится: зарекалась ворона говна не клевать… да не удержалась… – развёл он руками. – Так и я зарекаться не буду, мало ли что…
– Ну и правильно, – кивнул Русин. – Кто знает наперёд, куда кривая вывезет?
Он кивнул Роману и вышел со двора. Когда Русин добрался до подворья, там творилось что-то невообразимое, все столпились наверху лестницы и тянули шеи, пытаясь если не увидеть, то хотя бы расслышать, что там, в горнице боярина.
– Что за шум, а драки нет? – обратился Русин к десятнику.
– Да боярин, говорят, с лестницы свалился. Или чуть не свалился. Никто толком-то ничего не видел, прибежали на шум. Я было сунулся узнать, что там, а лекарка так на меня зыркнула, думал, укусит, не чаял и живым-то выбраться.
– Ну вот и расходитесь, нечего тут толпиться, а я пойду узнаю, что там, и вам расскажу.
Русин решительно открыл дверь и скрылся за ней.
– Ну что тут, Русавушка? – полушёпотом спросил он у лекарки, разбинтовывающей Сергию грудь, кинув взгляд на бледно-синего Сергия. – Страшно или как?
– Вот сейчас и посмотрим, – ворчливо пробурчала Русава. – Хочешь помочь, неси воды, лучше кипячёной, да мешок мой принеси.
Русин метнулся вон.
– Так, – глянул он на десятника, оставшегося в коридоре вместе с караульным, – организуй кипячёной воды. А ты, – глянул он на караульного, – Русавин мешок сюда. Живо!
Вои рванули в разные стороны. На выглянувших было в коридор из горниц воев только рукой махнул: «не до вас», и они молча прикрыли двери. Как раз когда Русава кончила разбинтовывать Сергия, Русин вошел в горницу снова, с кипятком и мешком.
– Ставь сюда, – кивнула лекарка, – да давай-ка придержи боярина, а то он так и норовит завалиться, а мне руки свободные нужны.
Русин взял Сергия за плечи, а Русава сняла последний виток полотна и пелёнку, под которой Русин увидел лист меди, лежащий на ещё одной пелёнке, закрывающей рану. Под пелёнкой Русин увидел огромный синячище, практически во всю ширину груди, увенчанный посредине буро-красной затянувшейся раной. Крови было немного, один край затянувшейся раны немного разошёлся.
– Фу-у… – выдохнула Русава. – Слава богам, ничего страшного, но грудину, видать, стронул. Терпи, боярин, с недельку поболит теперь. Как же это ты, скажи на милость, умудрился на ровном-то месте? Хорошо, что по лестнице не ссыпался, а то можно было бы смело начинать всё сначала.
– Да сам не знаю, – слабо проговорил Сергий. – Поплыло всё перед глазами, вот и…
«Ну как я тебе скажу, – подумал он, – что впал в ступор, вспомнив неожиданно, что стольным градом был Белгород на Ирпени, а вовсе не Киев? А про Киев на Днепре здесь никто и не слыхал. И что-то такое ещё мелькнуло в голове, когда сообразил, что падаю. Хорошо хоть, что успел рукой ухватиться, а то бы точно все ступеньки пересчитал. Считай, повезло дураку, а то был бы нос на боку».
Ещё минут через двадцать Сергий был снова смазан мазью, умотан и уложен, а Русава с Русином вышли в коридор, где опять собрались все остальные, неизвестно каким образом угадав, что всё закончилось. Ещё через минуту все разошлись успокоенные.
Ну, сказано – сделано. Утром под благовидным предлогом, взяв с собой для спокойствия лекарки и Русина десятника Петра, отправился к дому постельничего, боярина Софрония, чтобы попытаться поглядеть на ту, которую ему наметили в жёны его родители. Дом они нашли не сразу, пришлось спрашивать, и оказался он не пятым, а шестым. Правда, ворота оказались закрыты, но и тут им повезло – ворота распахнули и сперва выпустили обозик из трёх телег со двора, а потом другие пять телег стали загонять во двор, мучаясь и гоняя последнюю туда-сюда, пока пристраивали её во дворе так, чтобы не заслоняла ворота. Это-то и дало возможность Сергию рассмотреть внутренний двор и, на его счастье, увидеть и боярышню, довольно дородную деву, равную, как показалось Сергию сперва, и вдоль, и поперёк, с плоским, невыразительным лицом и с брезгливо оттопыренной нижней губой, и разряженную так, что хошь-не хошь, а улыбнёшься. Чуть погодя выяснилась и причина её появления во дворе – несчастная холопка, которую боярышня взялась учить лично, смачно и целенаправленно ударяя её кулаком в лицо. Уклоняться дева-холопка и не смела, зная, что только раззадорит этим хозяйку и продлит экзекуцию. Отведя душу, боярышня победно оглядела двор и случайно встретилась взглядом с Сергием, который делал вид, что ведёт разговор со знакомым. Что уж она увидела в его взгляде на неё, так и останется неизвестным, но заверещала она на манер недорезанной свиньи, и бывшие во дворе холопы кинулись затворять ворота.