Боярин
Шрифт:
– Погоди, Малуша. Отдышаться дай.
– Кто же вас так, Добрынюшка?
– Нелюди, – припомнил я, как хозяин харчевни тех Псов Господних обозвал.
– Ранен ты? У тебя вся одежа от крови закожанела.
– Нет, сестренка, не ранен. Даждьбоже миловал. Устал только сильно. А Григорий с Никифором где?
– Ими лекари фряжские занялись. С Григорием совсем худо. Я такой страсти никогда не видела. Прямо из груди у него клинок торчит, а христианин в сознании. Может, и вправду ему Бог помогает?
– А
– А чего ему, длиннобудылому, сделается? На руке царапина, крови много потерял, но говорят, что жить будет.
– Нужно навестить их.
– Да куда тебе? – запричитала сестренка. – Сам едва на ногах держишься. Тебе бы отдохнуть не помешало.
– Потом отдыхать будем, – невесело ухмыльнулся я. – В Светлом Ирие времени для отдыха хоть отбавляй.
– Будет тебе, – взглянула она на меня испуганно. – Рано тебе еще помирать. Сам же сказал, что у тебя даже ран нет.
– Это точно. Помирать рановато.
Только мы от ворот отошли, а за нами вслед уже Претич поспешает. За ним остальные воины. Вижу – что-то больно они спешат. В монастырь залетели.
– Ворота! – Претич кричит. – Ворота скорее затворяйте!
– Что стряслось? – от крыльца монастырского окрик раздался.
Ольга на крылечко каменное вышла и на нас смотрит. И показалось мне на миг, что вдруг постарела она. Лет на десять старше своих лет выглядит. Под очами круги черные, через лоб морщинка пролегла, а щеки серыми стали, но глаза у нее, словно уголья горящие, лицо строгое и в кулачке платочек крепко зажат. Видно, что горе ее придавило, а она изо всех бабьих сил ему поддаваться не хочет.
– Беда, матушка! – Претич ей в ответ. – За нами стражники царьградские гонятся! Хотят Добрына схватить. Требуют, чтобы он за тех семерых, что в харчевне положил, ответ держал.
А в ворота уже стучат настойчиво. Слышно, как доспехи на ромеях позвякивают. Как ругаются они сильно, требуют, чтобы отворили им немедля.
– А это они видели?! – и княгиня в сторону ворот кукиш показала. – Сколько их там?
– С десяток, – ответил боярин.
– С каких это пор русичи ромеев бояться стали? Претич! Вас четверо, их десять. Справитесь?
– Только позволь, матушка.
– Дозволяю!
– Эх! Размахнись рука, раззудись плечо! – радостно закричал боярин. – За мной, ребятушки!
Я было тоже в драку рванул, но Ольга остановила:
– Нечего тебе там делать, Добрын. Ты уже и так все, что нужно, исполнил. Жаль только, что Григория не уберег.
– Прости, княгиня, – склонил я перед ней голову. – Виноват я, и прощения мне нет.
– Как же ты так, боярин? – И столько горечи в ее словах было, что я от стыда был готов сквозь землю провалиться.
– Будет тебе, матушка, – вступилась за меня Малуша. – Или не видишь, что он и так едва на ногах держится?
– Вижу, – сказала Ольга. – Мне сказали, что ты злодеям отомстил.
– Да, княгиня, – ответил я.
– И на том спасибо. А пока иди-ка, отдохни.
– Не до отдыха сейчас. Нужно…
– Там и без тебя справятся, – перебила она меня. – К себе пока ступай.
Едва я успел на крыльцо подняться, как из-за ворот Претич со своими появился. Довольные. Кулаки у них в кровь разбиты, а на устах улыбки радостные.
– Все, матушка! Отвадили мы их. Теперь сюда уже не просятся.
– До смерти забили? – спросила княгиня.
– Да так… – пожал плечами Претич. – Ребра пересчитали, чтоб в другой раз неповадно было лезть, куда им не велено. Разбежались они и копья побросали.
– Давай-ка рать поднимай, пока они до своих не добрались! Видно, настала пора показать ромеям, что к ним русы пришли. А ты ступай, – сказала Ольга мне. – Ступай, Добрын.
– Вот ведь каша заварилась… – притопнул Претич.
– Не мы эту кашу заваривали, – вздохнула Ольга. – Ты еще здесь, Добрыня?
– Так ведь…
– Ступай!
Ничего не поделать. Упрямая она. Подчиниться пришлось.
– Погоди, – вдруг остановила она меня. – Они действительно знали, кого искать?
– Да, княгиня, – отвечал я. – Как только Колосус уверился, что перед ним Григорий, он сразу схватился за меч.
– Ясно, – сказала Ольга.
Я за дверь шагнул, а навстречу мне ратник спешит.
– Как там? – спрашиваю.
– Эх, – скривился он, словно это ему рану тяжелую нанесли, рукой махнул и на улицу выскочил.
– Я за него молиться буду, – услышал я голос княгини.
Голова кругом пошла. Ком к горлу подкатился, и почуял я, как деревянный пол под ногами плясать начал.
– Ты к себе не ходи, Добрынюшка, – сестренка меня под руку поддержала. – Там сейчас лекари вокруг Григория суетятся. У нас с Заглядой отдохнешь. Мы тебе мешать не будем.
– Да уж, – разозлился я. – Фрязи его много налечат.
– Зря ты так, – сказала Малуша. – Княгиня говорит, что они искусны в недугах и врачевании.
– Посмотрим. А Никифор?
– Он у себя, бедненький, перевязали его, отвару успокоительного дали, – вздохнула Малуша и настойчиво потянула меня на бабью половину.
Хотел я с христианином попрощаться, но силы меня совсем оставили. Едва до Малушиной постели добрался, рухнул на нее и в сон, словно в омут, провалился.
Крови во сне много было. Еще вороны граяли, широко раскрыв свои серые клювы. Жутко было от этого грая. Я все старался прогнать Кощеевых вестников, но они лишь гортанно смеялись надо мной и таращили черные бусины глаз. А потом совсем страшное приснилось.