Боярыня
Шрифт:
— Скоро уже, — кивнула она Наталье, а боль становилась все жестче и сильнее. Не то чтобы я не могла с ней пока справляться…
— Ты кричи, боярыня, кричи, — посоветовала повитуха, — крик, он помогает.
Правильно дышать в эти времена не умели и смотрели на то, что подсказывает сама природа? Крик напрягает нужные мышцы?.. Я поверила. Мне все равно больше ничего не оставалось.
— Наталья? — позвала я, когда очередная схватка отпустила. Уже ненадолго, я это знала. — Всех вон.
— Да что ты, матушка? — испугалась она. — Как вон?
— Молча. Оставь повитуху, сама останься, ну и… Марью позови.
—
— Наплевать, — отчеканила я и набрала в грудь воздуха.
Это, наверное, будет длиться вечно.
Наталья исполнила мой приказ, хотя, как я подозревала, все девушки остались в предбанничке. Марья, несмотря на возраст, стояла возле моей головы, утирала пот, давала пить. Не обошлось и без курьезов — опытные женщины никак не среагировали на то, что мой плотный завтрак, а может, и вчерашний обед, которого нынешняя я не помнила, потребовал выхода. Я потребовала фигурку Милостивой, но потом, понимая, что могу стиснуть ее слишком сильно и повредить, отдала ее, и Марья поставила ее на лавочку рядом со мной. Мне удавалось даже поспать — урывками, буквально минуту, потому что схватки следовали уже часто и сильно, я насчитала, если, конечно, не ошиблась, три за десять минут. Ошиблась, естественно, какие уж тут подсчеты.
Я спросила, сколько времени, но мне никто не ответил. Наталья высунулась в предбанник, крикнула девушкам, после сказала, что на улице темнеет уже. Я прикинула: где-то в восемь утра я покинула палаты, в десять самое позднее была во дворце, раз темнеет, уже часов пять… семь с половиной часов — это нормально?
— Марья? — выдохнула я. — Сколько еще?..
— Матушка, то кому ведомо? — удивилась она. — Ты лежи, лежи, кушать хочешь? Сейчас велю принести…
Мне казалось, что о еде я буду думать в последнюю очередь, но в мгновение ока я съела и мед, и орехи, и хлеб, и выпила огромную кружку воды. Появились силы как ниоткуда, и я решила, что повитухи знают свое дело. Пусть без наук. Опыт, кому-то он стоил жизни, и его передавали из уст в уста, стремясь сберечь рожениц и детей как можно больше…
Не всегда получалось. Да, не всегда.
Время тянулось от схватки до схватки. Перетерпев боль, выкричав ее — орала я теперь с наслаждением, убедив себя, что криком помогаю себе и ребенку — я улыбалась как блаженная, понимая, что я стала еще ближе к тому, чтобы назваться матерью. Чудо, в моей жизни случилось настоящее чудо, на которое я рассчитывать не могла. Я была благодарна за это — несмотря на то, что меня окружало и кто меня окружал.
Иногда я впадала в забытье. Организм брал свое или помогал мне, повитухи не вмешивались, чего-то ждали, я закрывала глаза и с началом схватки открывала их, вопя не столько от боли, сколько от ужаса — что случилось, я все проспала, я уже родила и моего ребенка нет, его у меня украли? Но нет, мой живот был при мне и схватки никуда не делись, становясь все беспощаднее, все сильнее…
— Ну, матушка, готовься, — торжественно объявила приглашенная повитуха. К нам зашла беременная Фроська — как я поняла, Наталья ее собралась обучать мастерству, но и сама она прислушивалась к указанием более опытной коллеги. — Готовься!
К чему еще, вяло подумала я, и в этот момент все перестало для меня существовать.
Мне казалось — меня заживо раздирают на части. Палач, они говорили — какой-то палач? Чем меня удивит мужик в окровавленных тряпках после того, как от меня ничего не осталось? Я как сквозь вату слышала повитух — они говорили теперь, что кричать нельзя, что надо что-то делать… что именно? Что они могут требовать, когда весь мир против меня — я не выживу? Кто-то давил мне на живот, кто-то шлепал по щеке, и все они мне мешали, мешали, мешали… что-то не так, я умираю, так не должно быть, не должно, ведь я только что восторженно кричала, ожидая появления ребенка на свет, а что сейчас, и у меня нет даже сил, чтобы спросить, узнать, я и слова забыла…
Перед глазами стояли пятна. Все растекалось, я задыхалась, и на какой-то миг я подумала — вот и все, мой сон кончился, я выхожу из комы, что же, это было забавно, но как же больно. Ах да, я была в месте, где врачи не сразу сообразят, что мне вколоть, а может, стоят, разводя руками, потому что нет у них необходимых средств… Это все, что от меня осталось: воспаленный разум и тело, которое меня добьет. Боль, которая пронзает острыми раскаленными штырями. Истерзанная, искалеченная, умирающая я и мечта, так и оставшаяся мечтой.
Мой ребенок.
«Мальчонку родит, так со двора его сразу же. Скажем, что мертвого родила»…
Нет. Нет-нет-нет-нет. Я не могу, не могу, не могу позволить случиться этому. Я должна немедленно справиться и прийти в себя. Вот на что они рассчитывали.
«…со двора его сразу же…»
Никто не отберет у меня ребенка. Моего сына или мою дочь. Я вынырнула из океана, глотнула воздуха. Марья и повитуха кричали мне что-то — не понимая что именно, я исполняла. Больно. Больно, но я живу.
— Ай, матушка! И еще! — взвизгивала Наталья, и я делала это «еще» — не зная что, но, видимо, правильно. — А теперь, ай, жди, матушка… И еще!..
Это. Закончится. Я переживу.
Мое тело мне не принадлежало. Мой малыш рвался ко мне через не меньшие боль и страх — я смогу, я сделаю, я справлюсь.
Все кончилось… после какой-то особой боли, выкинувшей меня в небытие. Свет померк, превратился в пятна, и одно из этих пятен, такое знакомое, стояло между моих расставленных ног и кричало…
Крик был все ближе, все яснее, и я окончательно очнулась. Отныне я всегда буду кидаться на этот крик — самый прекрасный и долгожданный крик в мире.
Я рыдала, наверное. Наталья наклонилась, положила ребенка рядом со мной, что-то делала… повитуха возилась, что-то вытягивая из меня — оставь, дура! — и схватки все еще мучили тело, но крик, самое главное — этот крик!..
— Милостивая дала, — Наталья подняла ребенка, завернула его и дала мне. Руки мои дрожали… Я не сознавала, что это — все. Я — мать. Чудо свершилось. — Ай, матушка!
— Кто это? — спросила я. Мне было плевать — но мальчику грозило больше опасности.
— Девочка, матушка. Девочка у тебя. Боярышня наша!
Сморщенное милое личико. Самая красивая малышка на свете.
Женщины возились со мной — обмывали, обтирали. Боль в теле сменилась другой, режущей, болью в промежности, но все мои мысли были о том, что я держу в руках. Благословение. Сокровище. То, что стоит целого мира. Я — мать.
Наталья обтерла руки, расшнуровала рубаху на груди, но я замотала головой.