Боясь тебя

Рейд Б. Б.

Признаюсь, когда я заехал на парковку у больницы, я действительно нервничал. Это был первый раз, когда я видел Кинана в сознании с тех пор, как его чуть не убил мой долбаный донор спермы. Я до сих пор не могу забыть взгляд его глаз…

Стерильный запах и прохладный воздух больницы встретили меня, когда автоматические двери открылись, и я решительно вошел внутрь. К тому времени, как я добрался до его палаты, мышцы и вены на руках напряглись из-за моих слишком сжатых кулаков. Я стоял у двери, прислушиваясь, казалось, часы, но прошло всего несколько секунд.

Перестань быть долбаным

трусом.

Я сжал челюсть, толкнул дверь и остановился при виде его спящего. Я стиснул зубы при виде его слабости. Он выглядел таким неподвижным и безжизненным, и все это было похоже на ад, через который он только что прошел. Мне захотелось вырвать бесполезный кусок, который Митч называл сердцем. Но тогда… с кем мне вести переговоры, верно? Я неловко переминался с ноги на ногу, не зная, что мне делать. Джона не было видно, но я не был слишком удивлен этому факту. Этот человек едва ли был отцом, так что хорошо, что его там не было.

Я пересек комнату, сел на один из уродливых бордовых стульев и устроился поудобнее. По крайней мере, я мог подождать, пока он проснется. Пока я сидел там, мои мысли вернулись к Монро. Это никогда не было трудно сделать, потому что она всегда была на поверхности. Я должен был держаться от нее подальше, но каким-то образом знал, что никогда не сделаю этого. Она другая. Иная, чем я ожидал, но она все еще была моей Монро. Красиво покорная, хотя и слишком слабая. На моих губах расплылась улыбка, когда я подумал о том, как ее слабость помогала мне в прошлом. Эти шесть недель были моими любимыми. Чего бы я ни ожидал получить от ее тела, ее страсть не входила в их число. Я никогда не скучал по тому, как ее глаза загорались, когда я давал команду, или по тому, как ее киска сжималась и текла на мой член, когда я крепко ее обнимал.

Она ненавидела то, что хотела меня.

По крайней мере, у нас это общее.

Иногда мне казалось, что я такой же ее пленник секса, как и она моя. Это были времена, когда я особо относился к ней и проявлял свою жестокость. Это волновало ее, как бы она ни плакала и ни жаловалась на это. Но это также смущало ее.

Время от времени более нежное прикосновение, шепот и случайные добрые дела. Это было тогда, когда я был садистом, а она даже не знала об этом. Я манипулировал ею и подчинял ее своей воле, не пошевелив и пальцем.

Если бы я был способен испытывать какие-либо угрызения совести, я, возможно, чувствовал бы себя плохо из-за этого, но затем это стало необходимым, когда она и этот ублюдок, Фицджеральд, начали копаться в моем прошлом.

Она призналась, что хотела использовать мое прошлое против меня в качестве мести. Это был момент, когда я начал уважать ее, и разве это не привело к полной лаже? Гордиться этим или нет, но она играла в игру, в которой я никогда не позволю ей выиграть.

Когда я начинал игру, у меня была одна цель — сломать ее, но в какой-то момент моя миссия была сбита с толку, и я больше не знал, что мне нужно. Я просто знал, что хочу ее, и когда мне захотелось оберегать ее, я тут же осознал, что меня наебали.

Я начал вынашивать идеи о том, как дистанцироваться от своей навязчивой идеи, когда дверь открылась. Я немедленно потянулся за пистолетом на поясе, прежде чем вспомнить, что нахожусь в гребаной больнице.

Возьми

себя в руки, чувак.

У меня не было привычки носить его с собой, пока не появился Митч, а Аня и Тревор не были убиты. Конечно, все думают, что это я их убил. Даже Дэш так считает, но могу сказать, он умело это скрывает.

Вошел мой дядя, и его взгляд сразу упал на меня. Он стоял там, пока мы смотрели друг на друга, ни один из нас не прервал зрительный контакт. Мы с дядей никогда не сходились во взглядах. Я ненавидел его с самого начала, а он меня избегал. Думаю, я бы тоже избегал сына матери, которого он убедил оставить. На моих губах появилась ухмылка, когда в его глазах начала проявляться вина, прямо перед тем, как он отвернулся и откашлялся. Я даже не знаю, почему он так беспокоиться.

— Он проснулся? — спросил он, не отрывая глаз от пола.

— Нет.

Он тяжело вздохнул и закрыл дверь, прежде чем перейти к другому стулу. В комнате царила тишина, создавая напряженную атмосферу. Я смотрел на стену впереди, но мое внимание было полностью сосредоточено на дяде, который смотрел на своего сына, лежащего на больничной койке.

— Ты знаешь, я, э… — он откашлялся и наклонился вперед в своем кресле. Теперь я мог видеть краем глаза, как он смотрит на меня. — У меня не было возможности поблагодарить тебя.

— За что именно? — Я спросил немного резче, чем нужно.

— За спасение жизни моего ребенка. Я… я знаю, что врачи могут сказать о нем, как о моем сыне…

— Он и есть твой сын, — подтвердил я. — Он не заслуживает того, чтобы кто-то вроде Митча был его отцом.

— Я тоже не был лучшим отцом. Любому из вас.

— Я не твой сын.

— Да, Киран. Так и есть.

— Поэтому ты заставил Софию забыть о моем существовании?

– Все не так просто. В то время я думал, что это лучший способ защитить свою семью. Я облажался. Сильно. Это то, с чем я живу каждый день, и я вспоминаю об этом каждый раз, когда смотрю тебе в глаза, потому что знаю, кем ты мог стать и кем почти стал.

— Ты не прав. Нет слова почти во всем этом. Я стал таким, и смотрю тебе прямо в лицо. Ты тот еще козел, если этого видишь.

— Я уверен, что ты пережил нечто гораздо худшее, чем я хотел бы для моего злейшего врага, но тебя все же спасли. Теперь ты сам себе злейший враг, но я люблю тебя, несмотря на это.

— Я видел, что делает твоя любовь. Спасибо, не надо.

— Но она у тебя все равно есть. Ты получил ее от меня, твоего брата… потому что он твой родной брат, — подчеркнул он, когда я попытался его перебить. — Ты получил ее от Дэша и той девушки… той, у которой странные глаза.

— Какого хрена ты думаешь о ней? — Мое тело напряглось в защитном жесте, и мне пришлось заставить себя промолчать. Мне было все равно.

— Не то чтобы думаю. Но я вижу, к чему ты идешь, и знаю, что ты найдешь способ облажаться снова, потому что думаешь, что это будет лучше для нее. Ты не сделаешь этого, если тебе не все равно.

— Так, может мне ее оставить, — я почувствовал, как мои губы скривились, а глаза загорелись, когда я посмотрела на него. — Это подошло бы мне лучше всего, или я мог бы трахнуть ее по пути домой. По крайней мере, тогда я смог бы сохранить свою личность.