Боясь тебя
Шрифт:
– Что они заставили тебя сделать? — Резкое изменение темы не осталось незамеченным. Родители были для нее больным местом, хотя она очень сильно старалась, чтобы скрыть свою боль.
Точно так же, как ее родители были для нее запретной темой, разговоры о моих днях порабощения были или должны были быть запрещены. Проведя время в компании отца, я чувствовал, что должен ей хотя бы краткое объяснение. Я никогда не смогу обнажиться настолько, чтобы раскрыть все. Кроме того, после сегодняшнего дня я ее решил отпустить.
— В любом случае, я думаю, это уже не имеет значения. —
– Как? Ты был так юн.
Она недоверчиво посмотрела на меня. Ее реакция меня не удивила. Никто не желал верить ни во что, кроме идеального образа невинности, создаваемого детьми, но с правильной подготовкой… все было возможно. В конце концов, невежество — величайший враг человека. Это делает тебя слабым и уязвимым, но это лучше воспринимается, чем знание, потому что никто не хочет позволить тьме этого мира войти в их жизнь. Поэтому вместо этого они предпочитают игнорировать то, что происходит прямо перед ними.
— Удивительно, на что ты готов, когда голодаешь и не видишь другого выхода. Они использовали все, что могли, чтобы контролировать нас. Вскоре я перестал замечать голодные боли или жажду, а шрамы зажили еще до того, как я узнал, что они есть.
То, как я рос в те первые восемь лет, придало новый смысл идее привилегированного образа жизни. По сравнению с тем, что мне пришлось пережить, дети на улицах возле наших домов считались крутыми.
Я мог видеть вопросы в ее глазах вместе с жалостью, но, к счастью, она не перебивала.
– Они начали меня учить с малого. Во-первых, они хотели, чтобы я наказывал других детей, пока я не добрался до взрослых. После двух лет обучения на убийцу я стал одним из их лучших учеников. Я был гребаным восьмилетним ребенком. Я перестал думать и перестал чувствовать. Это сохранило мне жизнь.
— Это не жизнь, — заявила она.
— Откуда тебе знать?
Моя защитная реакция усилилась благодаря выражению ее глаз и тому, как она произносила эти слова. Она решила, что я предпочел жить, а не умереть. Иногда мне было интересно, почему я не сдавался. Была ли надежда на жизнь, о которой я никогда не знал, но о которой слышал только от других, и это поддерживало меня?
— Мне очень жаль, — прошептала она.
Я мог только кивнуть и продолжить. Глядя на нее, стоящую там, я представлял Лили. Всегда Лили. Лэйк была ее призраком, и как я ни старался, я не мог их отличить.
– Она пришла посреди ночи, как в кошмарном сне, — я смотрел на нее, запечатлевая ее в памяти, когда вспоминал ночь, когда моя судьба была предрешена. — Так же, как и ты, только ты была намного более реальна. Я неделями не обращал на нее внимания, пока ее бесконечно били. Она была такой маленькой и такой невинной. Я думал, что она слаба, пока она не сделает то, что ей нужно, чтобы выжить. Однажды, голод пересилил ее страх. Один из курьеров поймал ее, копающуюся в мусоре в поисках еды, и избил. В тот день он так сильно ее избил, что я наконец сделал то, чего не должен был делать.
–
— Я помешал ему врезать ей в голову каблуком ботинка, как будто она была ничем, — я покачал головой, чтобы не попасть в ловушку слишком реальных воспоминаний. — Два года работы пошли насмарку из-за одного неверного шага. Я до сих пор не пожалел об этом, по крайней мере, сначала. После этого она прижалась ко мне и считала меня своим защитником. Каждый день я терпел ее и свои избиения, и часто я был слишком слаб, чтобы убивать кого-либо, поэтому они становились еще более жестокими. Через некоторое время я начал ее ненавидеть. Я винил ее в том, что она снова сделала меня слабым, хотя все, что она хотела, чтобы я делал, это заботился о ней. Мне было наплевать, поэтому я не знаю, почему я ей помог. Я просто сделал это.
Я сел за стол, прежде чем понял, что начал расхаживать. Сжал пальцы в кулак от боли — чтобы напомнить себе, что я жив.
– Что с ней случилось?
– Однажды после пробежки они сказали мне, что у меня есть работа, которая стоила бы мне жизни, если бы я ее не сделал. Чего они не знали, так это того, что мне было все равно, буду я жить или умру, но я все равно согласился. Они отвели меня в комнату, которую я никогда раньше не видела. Лили ждала там. Она была обнажена и плакала, и я видел синяки и порезы по всему ее телу.
— Почему она была голой?
— Они хотели чтобы я… мы… они хотели, чтобы я трахнул ее из-за какой-то больной фантазии, многие больные ублюдки платили кучу денег, чтобы заснять это.
— О, Боже, Киран…
Я не дал ей закончить. Я не хотел слышать жалости в ее словах. Я торопился, чтобы не услышать ее жалостливые слова. Мне не нужно было еще одно напоминание о том, что то, что я почти сделал, не должно было случиться.
— Она выглядела такой разбитой, и я в тот миг мог сказать, что ей было нечего терять. Я не мог этого сделать. Из всех людей, которым я причинил боль, она была кем-то, кому я не мог навредить. Вот почему я испытал облегчение, когда она попросила меня это сделать.
— Сделать что?
— Спасти ее.
— Но ты ведь тоже был в опасности.
Я наконец-то встретился с ее глазами.
— Меня не сильно волновало, что произойдет со мной.
— Как же ты тогда мог спасти ее?
— Был только один единственный способ, который имел значение. — Испуганный взгляд в ее глазах сказал, что мне не придется объяснять.
– Я унял ее боль и забрал ее страх. Я подошел к ней, положил ее и закрыл ей глаза. В то время я пытался найти другой способ, но, в конце концов, возвращался к тому же ответу.
— Ты был всего лишь ребенком.
— Я никогда не был ребенком, Лэйк. Десять лет мое решение не давало мне покоя. Когда я впервые увидел тебя, я подумал, что ты Лили, а потом подумал, что у меня галлюцинации. Ты выглядела так же, как она. Но когда я, наконец, понял, что ты не она, ко мне пришло осознание того, что меня наказывают. Ты так сильно мне ее напомнила, — я не мог удержаться от следующего вопроса. Не имело значения, насколько это меня разоблачит. — Ты здесь, чтобы наказать меня?