Боже мой, какая прелесть!
Шрифт:
– А кого еще?! – вскинулся Антон.
– Ты это видел?
– Нет, – насупился мальчик. – Но я знаю! Это он!
– Откуда ты знаешь? – терпеливо продолжала я. За время, пока Антоша ужинал, я немного охолонула и уже не собиралась рваться в бой, не выяснив причин для объявления военных действий.
Что, если мальчик ошибается? Что, если я пойду на поводу эмоций маленького мальчика и совершу какую-нибудь глупость? Обвинения в убийстве штука серьезная, торопиться с выводами не надо…
– Если ты не
– Она к нему пошла!
– Куда?
Мальчик не ответил и отвел взгляд.
– Куда, Антон, пошла твоя тетя? – мягко повторила я.
– Он ей позвонил, – разглядывая угол, сказал ребенок и снова вскинулся: – Я знаю, это он звонил!
Так, судя по всему и по этому выкрику в особенности, достоверно племянник ничего не знал. Он криком пытался убедить в правоте обвинений не только меня, но, пожалуй, и себя.
По детским лицам правду легко читать.
– Антон, тетя тебе сказала – звонил Анатолий Андреевич Коновалов?
– Нет, – разозленно помотал головой мальчишка и стиснул зубы, глядя на меня исподлобья.
– Ты брал трубку телефона, слышал его голос, видел его?
– Нет! Нет! Нет! – взвинчивая себя, прокричал мальчик. – Но я знаю! Это был он! Тетка с ним разговаривала по телефону… Я понял, я понял – это он!
– Откуда ты понял? Почему? Она называла его по имени?
– Нет, – как-то сдулся мой крикун, но продолжил стоять на своем: – Это был он. У Лизы голос всегда меняется, когда она с ним разговаривает. Только с ним! Я знаю. С ним, и ни с кем другим!
– Хорошо. Допустим, твоей тете позвонил Анатолий Андреевич Коновалов. Что было дальше?
– Она вышла. Сказала мне собираться и велела ждать ее уже в одежде. Мы на электричку торопились.
– Понятно. Тетя вышла из дома и пошла – куда?
– Не знаю, – буркнул мальчик и повесил голову. – Я в окно не смотрел. Она ушла. А я ждал, ждал… Потом во двор спустился, смотрю, а у гаражей народ толпится, – мальчик говорил все тише и тише, – и тетя Лиза лежит… Ее машина сбила… Насмерть.
Возле гаражей во дворе дома? Насмерть? Верится с трудом. Для того чтобы человек погиб, нужна приличная скорость.
– Антон, а как получилось, что тетю сбила машина не на проезжей части, а во дворе? У вас под окнами автотрек?
Мальчик печально покачал головой:
– Нет, какой автотрек. Большой гаражный ко оператив, а к нему дорога. Длинная. С одной стороны гаражные задники, с другой – кусты.
Понятно, разогнаться можно.
– И почему твоя тетя оказалась на этой дороге?
– А вот потому! Он всегда к ней туда приезжает, если мы дома!
– Мы – это кто?
– Я или мамка!
– Ты живешь с тетей и мамой?
– Нет, – буркнул мальчик. – Я живу с мамой в Ярославле, в Москву мы к тетке приезжали.
– Понятно.
– Да не на каникулы я приехал! – с мольбой в голосе, видимо устав от бесконечных вопросов еще в милиции, воскликнул Антон. – Я на сборы приехал! В ЦСКА!
Я подняла брови:
– Ты спортсмен?
Вот почему в мальчике я увидела нечто знакомое. Детей-спортсменов я узнаю сразу.
– Да, хоккеист!
– Ого. И тебя пригласили в ЦСКА? – тоном «надо же, как повезло» высказалась я, пытаясь напомнить ребенку, что в его жизни много чего хорошего.
– В ЦСКА, – фыркнул Антон. – Понимала бы чего… Я праворукий центр из Ярославля. Форвард первого звена. Если б не мамкина операция, только бы они тут меня и видели!
– Подожди, подожди, – проговорила я. – В мои времена приглашение в московские клубы много значило.
– Вспомнила, – усмехнулся центрфорвард. – Когда это было? При царе Горохе? У нас, – с гордостью заявил мальчишка, – лучшая хоккейная школа в стране. Если б не мамкина операция, фиг бы я в вашу Москву приехал.
Спорить с куликом, поющим о своем болоте, я не стала. Спросила сердобольно:
– А что, операция тяжелая?
– Угу, – потупился маленький хоккеист, – в Ярославле таких не делают. Только здесь в кардиоцентре, и то очередь… Мамка пока в Ярославле, дома, вызова дожидается…
Бедный, бедный, бедный. Мальчики, у которых болеют мамы, рано взрослеют и рано начинают чувствовать ответственность за все. О папе Антон даже не упомянул, а я не отважилась спрашивать. И так ясно – мама и Антон, Антон и мама. И называет он ее «мамкой» не с грубостью, а со щемящей душу, немного вызывающей нежностью. Как рано выросший ребенок.
– Пей, Антоша, чай, а то совсем остынет.
Мальчик послушно взял чашку, отхлебнул и, покосившись на окно, где виднелась коноваловская крыша, сказал:
– Он как… тебя заставил?
Похоже, маленький гость проникся ко мне доверием.
– Нет, Антон, не заставлял. Я сама дура.
– Не знала, что он… Что он…
– Да, Антон, о том, что он убийца, конечно, не знала. Могла догадаться, но…
– Вы спите вместе? Ого. Какая недетская прозорливость. Но не тот случай.
– Нет, мы только соседи.
– Тогда почему?! – поставив чашку на стол, спросил Антон. – Почему ты обманула милиционеров?!
Во-первых, могла бы сказать я, он разбил машину, денег на починку которой у меня нет. (Скорее всего, Анатолий Андреевич пытался повторным столкновением скрыть следы первой аварии, когда погибла тетя Лиза.)
А во-вторых, я жадная. Но этого говорить не стоит. Зачем лишать ребенка иллюзий.
– Он пришел ко мне с милицией, я растерялась… Ну и сказала, как он все подстроил… В общем, прости, Антон. Так получилось.