Божество смерти
Шрифт:
Вообще Римо давно заметил, даже самые обаятельные дамы в Синанджу относились к мужчине как к некоему орудию, которому природа дала функции производителя и кормильца. Например, от Чиуна он ни разу не слышал доброго слова в адрес его покойной жены, хотя вместе они прожили без малого лет сорок. Правда, Мастеров обычно мало интересовали женщины — у них было искусство Синанджу. Это было их единственной и главной привязанностью — большей, чем невеста, любовница или жена. Дом Синанджу да пребудет в веках! Все остальное неважно.
И поэтому Римо, американского гражданина и уроженца города Ньюарка, объединяло
— Он сразу узнал Эрисона. В самом начале. Еще у Литл Биг Хорн, в Дакоте — помните?
— Помню. И кто же он?
— Этого-то он мне сказать пока и не может.
— Это почему? Послушайте, вы, по-моему, до сих пор не поняли, с чем имеете дело. Этот человек — вещь, субстанция, не знаю что, — остановить которого нет возможности.
— Я же остановил его.
— Нет, не остановили, Римо, — ответил Смит.
И снова начал задавать бесконечные вопросы, выспрашивая мельчайшие детали всех трех столкновений с Эрисоном. И чем больше подробностей припоминал Римо, тем мрачнее делался доктор Смит.
— Повторяю вам, Римо, — и теперь я уяснил это четко — перед нами человек, или робот, или что-то еще, чему нет возможности противодействовать. Все детали ваших с ним встреч показывают, что он оставлял начатое исключительно по собственной воле, а не по причине принятых вами мер.
— Физически — да, я еще не могу с ним справиться. Но в свитках Синанджу наверняка есть ответ и на это.
— Не знаю, какой ответ вы надеетесь найти. Знаете, что по-настоящему беспокоит меня и, соответственно, президента?
Отвернувшись от жены пекаря, Римо вперил взгляд в мутное слюдяное окно. Стоял полдень, жаркое солнце словно пыталось высушить холодные свинцовые волны залива. В небе носились и кричали чайки, словно хлопья снега, падая на воду, на камни, на рыбацкие суда.
— Понимаете, за всеми его действиями нет видимой мотивации. Он — как ракета, выпущенная наобум. Своими акциями он не преследует никакой цели. Вначале он помогает индейцам встать на тропу войны, затем собирает идрийцев для захвата американского авианосца, а вслед за тем организует банду ирландских уголовников и превращает их в одно из лучших боевых подразделений во всей Европе! А потом исчезает, все им созданное разваливается, но он появляется и начинает все снова. Для чего ему это? Где логика?
— У него вроде бы какие-то старые счеты с Домом Синанджу. Недаром Чиун сразу узнал его.
— Ну хорошо. Вы знаете Синанджу, Римо. Много ли у Дома Синанджу врагов?
— Да нету их! В этом-то и загвоздка. Нигде в свитках ни о каких врагах ни слова не сказано. Но... не волнуйтесь, Смитти.
— Вы серьезно мне это предлагаете?
— Вполне серьезно. Потому что Чиун обещал научить меня, как с ним справиться.
— Надеюсь только на это. Потому что сегодня утром кто-то выкрал в Ватикане папу римского. Итальянская полиция, которой доступа в Ватикан нет, сообщает, что впервые за многие столетия папская гвардия приведена в боевую готовность.
— Отлично. Явно работа Эрисона. Вот теперь Чиун пускай мне все и покажет.
Для поездки в Рим Чиун выбрал черное кимоно с серебряной вышивкой — дар, полученный Домом Синанджу несколько столетий назад от одного знатного итальянского рода.
На угольно-черных складках среди прихотливого орнамента была вышита надпись:
«Дому, снискавшему наше безграничное уважение, дар рода Борджиа, отныне и впредь верных и преданнейших друзей».
— Это кимоно ни разу не надевали с тех пор, как получивший его Мастер вернулся из Италии, — объяснял Чиун, пока узенькая долбленка везла их к стоявшему в двух милях от берега авианосцу, с которого военный самолет Тихоокеанской флотилии должен был доставить их в Рим. — Симпатичная была семья — эти Борджиа. Только слишком любили все делать сами. А умели делать не все. Лукреция Борджиа, например, пользовалась ядами, но поскольку считала, что главное в работе ассасина — акт умерщвления врага, вся семья до сих пор пользуется дурной славой. Как часто благополучное царствование рушится из-за излишней самонадеянности владык! Они думают, что сумеют все сделать сами — ведь в наших руках все так просто выглядит.
— Так что ты собираешься делать с Эрисоном? — прервал рефлексии наставника Римо.
— Увидишь.
— Я бы предпочел знать заранее.
— Я тоже предпочел бы, чтобы ты знал, но ты не знаешь.
Перед визитом в Ватикан Чиун потащил Римо на прогулку по римским улицам. Многие из древних мраморных зданий до сих пор сохранились Форум напоминал распавшийся мраморный скелет. Они прошли мимо древнего храма весталок — языческих жриц, по образцу которых были организованы монастыри первых католиков. Повсюду возвышались бренные останки разрушенных храмов давно позабытых богов.
До возникновения христианства этим богам поклонялись те, кого сейчас зовут цивилизованным миром. Для всего в этом мире — любви, вина, войны или моря — имелся специальный отдельный бог. От Венеры до Нептуна, эти коварные и своенравные боги правили жизнью простых людей и принимали от них жертвоприношения.
Но с пришествием христианства и обещанием вечной жизни, с явлением Бога, умершего за людские грехи, храмы прежних богов опустели, и последние жрецы доживали свой век в одиночестве у брошенных идолов без последователей, без жертвоприношений, без надежд.
А когда и они умерли, когда навеки потухли факелы на алтарях и огни на жертвенниках, в старых храмах христиане устроили свои первые церкви, другие же храмы попросту разрушились от времени. Стоя на месте некогда величественного храма Юпитера, куда стекались на жертвенные пиры тысячные толпы, Римо подивился: неужели эта треснувшая мраморная плита и бронзовая дощечка с надписью — действительно все, что осталось от грандиозного сооружения?
— Это были хорошие боги, — заметил Чиун, подойдя сзади к Римо. — По крайней мере, было понятно, чего от них добиваются. И как — тоже понятно. Принес богу жертву — вправе ожидать от него чего-то взамен. Никаких проповедей о всеобщей любви и о страдании как награде. Мы вообще сомневались, что христианство приживется хоть где-нибудь. Однако и времени не так много прошло, а вот — прижилось, гляди-ка.