Божество смерти
Шрифт:
— Без паники.
Эта нехитрая формула, обращенная к самому себе, не раз выручала Римо в затруднительных ситуациях. Сначала красную вилку в красное гнездо... Его худощавое тело словно слилось с темнотой мониторной кабины, были видны лишь мощные запястья, светлыми пятнами выделявшиеся на фоне черной в обтяжку майки и свободных темно-серых брюк. Римо не изменил старой привычке носить мокасины. Тесную обувь, в которой подошвы теряли чувствительность, он не любил.
Так, с красной вилкой вроде полный порядок. В коридоре Римо услышал шаги охранника. Идет сюда... Теперь быстрее голубой провод. Вот он — именно там, где и говорил Смит. Голубой провод соединить с голубым... Ага, готово.
Все. То, что требовалось, он выполнил.
— Алло? Это вы, Смит?
— Смит? Моя фамилия Килстон. Марион Килстон из Омахи. Я сотрудница городского Бюро по добрососедскому общению. Позвольте предложить вам наше новое пособие «Как лучше узнать соседа»...
— А... где Смит?
— У нас тут нет никакого Смита... Ой, а вы, наверное, думали, что есть, да? Вообще конечно — фамилия такая распространенная... А с кем, простите, я говорю? Ваш голос ужасно похож на голос президента...
Разговор прервался. Римо выдернул красную вилку из гнезда — и увидел, что медные усики контактов расплющены и смяты. Похоже, что вилка не подходит сюда. Он взглянул внимательней. Это и гнездом-то назвать нельзя. Красное — это точно, но на гнездо не похоже. Разве что круглое. И какая-то надпись по-русски. Похоже, это что-то не то...
Вся штука в том, что человеческий мозг, обретший давно забытую гармонию с ритмами космоса, мог тысячекратно умножать свою энергию, питая ее из неиссякаемых источников Вселенной. Быстрота и сила оставались не просто силой и быстротой — они превращались в знание. Именно на этом и основывалось обучение — мозг и тело должны были знать. Но, к сожалению, эта же энергия, устремляясь, например, на какой-либо электрический прибор — будь то тостер, соковыжималка или вот это устройство с непонятной надписью, — могла превратить контакты в подобие расплющенной медной заклепки. Если бы решение проблемы хоть на шаг приблизило бы смерть того русского, который снабдил пульт этим кретинским механизмом, дело было бы в шляпе, подумал Римо. Еще лучше — двух русских, а то и дюжины. Русских, однако, поблизости не наблюдалось, и вообще насильственные действия вряд ли бы помогли в данном случае. Если бы... В этот момент, подняв глаза, Римо увидел на самом верху колонки с аппаратурой два темных отверстия, которые окаймлял красноватый пластик. Вот оно, гнездо, дьявол его забери!
Осторожно взяв двумя пальцами сплющенный листик меди, Римо едва заметными глазу движениями словно втирал его в кожу — до тех пор, пока пальцы не ощутили внутри покореженного металла живое тепло; движения пальцев разгоняли невидимые частицы, металл нагревался, частицы двигались... Медь превратилась под пальцами Римо в мягкую массу, которой Римо неуловимыми движениями вновь придал форму двух усиков и, отдернув руку, дал остыть. Дело сделано.
— Ну вот.
Коротким толчком Римо воткнул вилку в обнаруженное им отверстие в верхней части колонки. Искры на этот раз не посыпались. Работает.
Снаружи по бетонному полу лязгнули армейские сапоги. Часовой, подкравшийся сзади, держал палец на спусковом крючке. Единственным желанием Римо в этот момент было еще раз полюбоваться на собственную работу — он был наконец-то уверен, что обеспечил связь, и чрезвычайно гордился этим, — но если он позволит этому парню выстрелить, пуля может повредить аппаратуру. Тогда работе его — грош цена. К тому же нужно обеспечить полную секретность ночного посещения.
Римо не прыгнул, а просто дал своему телу мягко осесть назад, словно он падал навзничь. Падение было обманчивым — часовой успел увидеть лишь спину того, кому он уже собирался скомандовать поднять руки. Спустя мгновение винтовку с силой вырвало из его рук, нестерпимая боль взорвалась в мозгу алой вспышкой, и мир рухнул в черную бездну забвения.
Вытащив труп часового и его винтовку из мониторной кабины, Римо доволок его до следующего поста, где, обхватив руками запястья мертвеца, атаковал таким образом находившегося там часового, скрываясь за «ожившим» телом убитого. Способ старый, но вполне себя оправдал. Внезапное нападение со стороны напарника порядком смутило кубинца, но, опомнившись, он перешел к активному сопротивлению. Приподняв труп, Римо швырнул его на часового — грохнул выстрел, оба солдата, живой и мертвый, покатились по влажной земле. Римо следил, как часовой выбирается из-под тела убиенного компаньона. Наутро батальонному начальству уйдет рапорт о внезапном умопомешательстве одного из охранников, напавшего на своего напарника по наряду; обороняясь, тот был вынужден пристрелить сумасшедшего. В ближайшие же полторы минуты на звук выстрела сбежится целая толпа; и разве придет кому-нибудь в голову, что четверть часа назад на станции побывал американец.
При любом расследовании люди жаждут получить лишь одно — ответ. Причем ответ этот вовсе не обязательно должен быть правильным. В больших организациях — в армии, например, — ответ должен быть прежде всего приемлемым. Ну кто, в самом деле, поверит в то, что у входа на мониторную станцию некто напал на охранника, пользуясь в качестве орудия свежим трупом, и при этом еще ухитрился исчезнуть, как дым? Сопротивление же исполнительного часового сбрендившему напарнику — куда как более правдоподобный вариант. А то, что у убитого смещен позвоночный диск, — ну скажите на милость, кто это заметит?
Подобное обстоятельство вызвало бы вопросы. А военные терпеть не могут отвечать на вопросы и уж тем более задавать их.
В памяти Римо, не спеша удалявшегося прочь от мониторной станции, ожили усвоенные им некогда изречения, которые мудрецы Синанджу посвятили армии и военным. Армии, говорили они, во все века одинаковы. Меняются лишь имена полководцев и цвета знамен.
Давненько не обращался я к мудрости Синанджу, подумал Римо, когда под мокасинами захрустел песок вертолетной площадки, — отсюда, по словам Смита, его должны доставить на место встречи. Много лет прошло с тех пор, как фамилия Римо Уильямса пополнила списки мертвых, — для того, чтобы в новой жизни он мог стать карающим мечом их организации, профессионалом, на которого не было данных ни в одном досье, у которого не было ни одного родственника, которого вообще не было на свете — но он был, и он единственный мог карать от имени организации, само существование которой казалось невероятным. И поскольку он был единственным, знание, которым он обладал, также должно было быть единственным в своем роде, далеко превосходившим всю боевую науку, которую усваивал когда-либо белый человек.
Овладевая этим знанием, он приобрел и новую душу. Он стал одним из Синанджу, солнечного источника познания человеческого естества — Дома великих Мастеров Синанджу. Теперь в душе его обитали двое — житель небольшой рыбацкой деревни на берегу Корейского залива и Римо Уильямс, бывший полицейский, уроженец Соединенных Штатов Америки.
Обо всем этом думал Римо, глядя на опускавшийся на площадку черный вертолет специальных войск, почти незаметный на фоне ночного мрака. За шумом мотора слышен был голос пилота — тот кричал, что его прислали доставить кого-то на материк; офицер в летной форме пытался перекричать его, доказывая, что ничего подобного он лично не слышал.
— Это Куба, пойми, приятель! Сюда без пропуска гадюка не проползет!
— А мне сказали — он должен меня ждать!
— Кто сказал?
— Кто надо.
— Можешь взять свои бумажки из ЦРУ, или контрразведки, или откуда ты там, и запихнуть их себе поглубже. Это место стережет морская пехота — и никто не просочится сюда, уж поверь.
— Простите. — Появившись из-за спины офицера, Римо вскочил в кабину вертолета.
— Это вы — «блик-ангел-зебра»? — спросил пилот.
— М-м... что-то вроде этого. Я не помню.