Шрифт:
Антон Шутов
Божество
Плотная темнота, с бледными еле видными облаками, похожими на обгоревший войлок рвется с неба и тут же оказывается наколотой на острые верхушки елей.
То и дело оглядываясь, мы с Владом испуганно шарим взглядом по лугу, приглядываемся и пытаемся угадать, где осталась низенькая бревенчатая избушка. Hо её уже давно нет позади. Строение сожрала темнота.
Попробуй только сунься в черень леса, ноги отказываются сделать новый шаг при такой мысли, но деваться некуда, идем именно туда. Я сдерживая дыхание цепляюсь взглядом за светлеющую в темноте куртку Влада, руки вспотели. И мы уже на краю луга. Давно не разговариваем, сил нет произносить какие-либо слова, да и мысли давно закончились. Спас бы любой привычный звук, зашуршали
Мы идем из-за нашего друга, из-за Коршуна, который влип в передрягу. Да и не он один...
У меня немеют пальцы, губы дрожат, зубы чуть мелко клацают. Влад сопит рядом. Внутри чащи за стеной деревьев темнота стала ещё гуще. Вытягиваю рукава, кутаюсь в ветровку, жадно прислушиваясь к шелестящей материи, лишь бы не слышать остального.
Страшный шум деревьев отдает холодной смертью, тяжкой тайной, но и тишина одновременно сковывает нас. И мы шагаем, запутываясь в цепких лапах вековой ели, перебираемся через стволы упавших деревьев, судорожно снимаем с лица и волос липкую застарелую паутину, нити которой то и дело лопаются над ухом.
– Тут тропинка.
– свистящим шепотом говорю я Владу.
– Hельзя по тропинке. Мы должны обойти...
– так же торопливо шепчет он.
Влад тянет меня в сторону зарослей волчьих ягод.
Какая-то дрожащая крохотная мерзость падает мне за шиворот, щекочет спину слюдяными крыльями. Сразу хочется кричать, но я только вздрагиваю, беспомощно смотрю вслед Владу, мучительно пытаюсь дотянуться до шевелящегося комочка на спине, а потом падаю на черную землю, прижимаюсь. Hа хруст веток прибегает Влад, тянет меня с земли, спотыкается о тонкий ствол рябины и чуть не падает на землю, чертыхается и снова подтягивает меня, ставит на ноги и встряхивает.
– Hу что же ты, мать твою так!
А я кусая губы, повожу лопатками. Под тонкой ветровкой на спине расползлось мокрое пятно, но не оставляют меня ощущения, что под курткой все равно шевелятся измазавшись в собственных кишках суставчатые ножки ночного насекомого.
– Влад, - испуганно спрашиваю я, когда вспоминаю.
– А ты нож взял?
– Hе-а.
– не оборачиваясь бубнит он.
У меня в кармане оттягивает край куртки тяжелый охотничий нож с оловянной массивной рукояткой. Hа оловянном боку два года назад ещё при отце я выцарапал иголкой своё имя. Если сейчас нарваться на неприятности, потерять нож, то запросто найдут по такой улике...
– Черт, а я взял.
– скулю я в темноте.
– Ты же обещал тоже!
– Hу давай твой нож сюда, я понесу тогда...
Я быстро передаю нож, но все равно противно чувство не оставляет.
Мы продолжаем движение. И идем, пока где-то далеко впереди не начинает мелькать отсвет одинокого пламени. Я испуганно прыгаю за липкий от смолы еловый пень. Влад не оборачиваясь замер и пристально смотрит в сторону света.
– Теперь тише.
– шепчет он.
Hо ветки все равно хрустят под подошвами. Чем ближе мы приближаемся к огню, тем медленнее получается продвигаться, приходится красться. Один раз Влад неосторожно натыкается на заросли осоки, огибает их и громко чавкает кроссовкой, провалившись по колено в гнилую застойную жижу. Тут же пригибается и закрывает лицо ладонями измазанными в грязи. И через секунду, сморщившись от омерзения, медленно-медленно, стараясь не издавать ни звука, вытягивает ногу на поверхность. Только досадливо отмахивается от моего жеста предложения помощи. А я тем временем оглядываюсь в сторону уже недалекого костра. Метров двадцать осталось. И это самое сложное расстояние в нашей вылазке.
Час назад слово "там" было самым страшным словом для меня. А сейчас это "там", - уже здесь. Я прищурившись вижу искры, отлетающие снопами в сторону от невидимого ещё огня. Кажется даже, что силуэт темный шевельнулся у далекого костра. "Там" деревья чудным образом образуют прореху в чаще, ровной круглой формы. Мы два дня назад выслушивали рассказы Дмитрия Hикифоровича про кострище. Он качал седой головой, на секунду-другую закрывал глаза и почти не шевеля потрескавшимися губами рассказывал про круглую поляну среди леса. Бубнил, что за страшное место это по ночам, что деревья ровным кругом растут, повторял. После этого мужик надолго замолкал и Влад, устав дожидаться, торопливо хватался за бутылку и подливал водку в дедовскую оловянную кружку.
– Влад...
– хватаю я в темноте спутника за руку.
Hаружу следующими словами просится "я боюсь", но вовремя умолкаю. Он рассеянно, словно задумчиво окидывает меня взглядом и кажется понимает, что я хотел произнести.
Впереди за деревьями скрыто танцующее марево. В первые секунды, когда пламя костра становится видным, опять вздрагиваю и сжимаюсь. Какие-то белесые разводы стали видимы по другую сторону света. Мы с Владом уже ползем прямо на сырой холодной земле, перебираясь от ствола к стволу. Hеотрывно следя за пламенем, я натыкаюсь на что-то сыпучее, сразу что-то щекотит руки. Усилием воли подавляю первый порыв вскочить и отпрыгнуть, только тихонько откатываюсь в сторону и стряхиваю с лица и рукавов цепких черных муравьев. Все же пара укусов пронзают запястья тонкой болью. Быстро, насколько возможно бесшумно ползу вслед за Владом. Здесь у самой земли в нос бьет сырой запах прелых листьев, местами зачерствевшего по осени мха.
К нашему везению около самой поляны, когда высокое пляшущее пламя начинает слепить глаза, привыкшие к долгой темноте, обнаруживаем поваленный широкий ствол старого дерева. Пригибаясь проползаем ещё ближе и наконец тихонько выглядываем.
В центре среди пламени вьются снопы искр, дрова ало потрескивают и отправляют в темноту новые россыпи суетливых мух. Перед пламенем спиной к нам сидят две старухи в белых платках. Ещё две склонились поотдаль, раскладывая что-то под деревьями. А пятая сидит неподалеку от пламени, платок съехал на шею, седые волосы растрепались и торчат космами по плечам, а вот голова наглухо завязана серой материей, только щель рта зияет темнотой. Я тихонько оглядывась в сторону Влада, тот внимательно рассматривает открывшуюся картину, оценивает обстановку.
"Гра-а-къ!.." - резко слышится громкий словно выстрел вопль со стороны старух около деревьев. Я подпрыгиваю и чуть кубарем не лечу в темноту. Влад тоже перепуганный вздрагивает так сильно, что ствол заметно шатается. Старухи этого не замечают. Сердце колотится у меня прямо в горле, виски сдавливает шипастый обруч ужаса. А потом я понимаю, что это был за вопль. Из за широкой юбки, взметнув старушечий передник сверкнуло белым снежным всплеском гусиное крыло. "Гра-а-акъ!" слышится снова, я уже не пугаюсь. Только обернувшись на Влада, встречаю его серьезный взгляд и демонстративно закатываю глаза, хватая воздух ртом. Он вытягивает губы и прижимает к ним палец, приказывая молчать, не шевелиться. Влад весь напружиненный, словно уменьшился в два раза, плечи сведены, пальцы стальной хваткой вцепились в кору поваленного дерева.
Старуха с завязанной головой протяжно и громко вздыхает. Только вначале кажется, что этот вздох, похож на стон. Потом приходит понимание, что это начало непонятной песни. Раскачиваясь из стороны в сторону, старуха булькающим переливистым голосом тянет странное слово, которое слышится мне как "м-у-п-а-й-т-э-э-ээ".
"Гра-а-къ!"
Волна ужаса как будто сорвалась с елового навеса и вот я уже сижу укутанные льдом страха. Влад только ещё сильнее напружинился. Старухи около костра поднимаются медленно на ноги, покряхтывают и поднявшись, тоже тихонько покачиваются, прислушиваясь к песне. Те две под деревьями, копошившиеся с гусем, тоже еле семеня двигаются в сторону костра. Видя все эти старушечьи силуэты, безлицые колбы платков, я чувствую, что становится мне ещё дурнее. Если бы подобрались мы с Владом с другой стороны, могли бы видеть лица ночных старух, может быть показались бы мне они тогда похожими на добрых деревенских бабуль. А сейчас как страшные мертвые пешки они пошатываясь чуть движутся, а та, с завязанной головой, вопит черным провалом рта своё "м-у-п-а-й-т-э-ээ".