Божьи люди. Мои духовные встречи, Митрополит Вениамин (Федченков)

Божьи люди. Мои духовные встречи

на обложку

Митрополит Вениамин

Шрифт:

— Послушайте, И. Ф.! Ну что же я поделаю, если я такой дурной?!

— Да–а! Должны любить. Сами ученые, знаете.

— Но, по крайней мере, хоть не говорили бы о нелюбви моей: еще труднее от этого любить вас.

— Да, а вот батюшка о. Исидор любил.

— Да ведь батюшка-то был ангел, а я — человек; он — небо, а я — земля. Куда же мне с ним равняться?

— Нет, раз он связал нас, значит, вы должны любить. А вот вы не любите: лучше мне уйти от вас.

— Ну вот и уходите: на что я дался вам? Раз я — такой дурной, и в самом деле я плохой — так и ищите себе лучших.

— Да! Батюшка мне велел не уходить от вас до самой смерти.

— Ну, в таком случае уж терпите меня, а не ухудшайте

дела постоянными упреками в нелюбви моей.

— Да, я знаю, что только один батюшка Исидор любил меня, — говорил уже тише И. Ф. — Если бы не он, мне бы и жить нечем было. Он только и держит меня на жилочке. А то бы покончил с собой.

Потом мы или мирились или прощались в раздражении. А через неделю повторялось что-либо подобное — о любви батюшки и о моей худости.

Так было до 1917 года… Приблизилась революция. Мне предстояло переселение на юг и дальше. Приходилось расставаться с И. Ф. на годы, а может быть, и до смерти? Кто знает… И угодник Божий позаботился о калеке: передал его в иные руки.

Однажды И. Ф. в очередное воскресенье пришел ко мне в приподнятом настроении.

— О. В.! — называет он меня. — Давно я собираюсь сказать вам… Я хочу жениться.

— Жениться? — удивленно спрашиваю я. — Да кто же за вас пойдет при вашем характере?

— Нашлась такая.

— Кто же — такое чудо?

— Работница с Морозовской мануфактуры.

— А она хорошо знает вас?

— Да, знает.

— Удивляюсь… Ну, попросите ее прийти ко мне, хоть подивиться.

А в то время мною были заведены акафисты с общенародным пением и проповедями. Ходили почти одни рабочие, работницы — вообще простые люди. Среди них была и невеста. Но я ее, как и других, лично не знал.

Приходит она… Девушка леn 30–35. Лицо самое обычное.

Но сразу видно, что — совсем тихая.

— Как вас зовут? — спрашиваю.

— Зовите меня Катя.

— Вы решаетесь выходить замуж за И. Ф.? А знаете вы его? Ведь у него характер очень трудный.

— Знаю.

— Как же вы решаетесь?

— Да уж очень жалко мне его. Ведь он всему свету—лишний.

— Но выдержите ли вы?

— Бог поможет.

— Ну, тогда Бог вас благословит!

“Такая тихая выдержит”, — думал я, глядя на эту добровольную мученицу.

Скоро они повенчались… Я был у них на обеде.

Наедине спрашиваю ее, как живут?

— Да что же? Разбушуется он, а я молчу. Он и стихнет.

Потом настала революция. Я переведен был в другой город[25]. Катя была оставлена о. Исидором вместо меня…

И несравнимо много лучше: она-то сумеет исполнять заповедь Божию о любви[26]…

Иной раз вспомнишь о Кате, и придет на память рассказ Чехова “Кухарка” (или вроде этого).

Одного пропойцу–попрошайку “действительный статский советник” отправил на свою квартиру дрова колоть. Тому это не понравилось… А кухарка, придя в сарай, говорит: “У- у, несчастный!” Заплакала, глядя на него, да дрова при нем все и переколола; а деньги от барина ему отдала. Так раз, другой, третий. Перестал ходить “бывший студент”, он же и “статистик”… Спустя года два он и барин встречаются у кассы Большого театра. Вспомнили один другого. Попрошайка прилично одет. “Получили место?” — “Да, получил”.

— Вот видите, что значит трудиться? Это я вас спас.

— Нет, ваше превосходительство: не вы, а кухарка ваша.

И он рассказал ему историю спасения — стыдно стало!

“Миша!”

Прошло уже много лет и после революции… В 1927 году мне нужно было поехать в один монастырь (в Сербии), где я хотел пожить в уединении. В монастыре были только — настоятель да иеромонах. И прислуга. Настоятелю, русскому архимандриту, видимо, не очень-то хотелось брать “на шею” лишнего человека, хотя я просил себе дать только запущенный, полуразвалившийся домик, обещая его даже отремонтировать за свой счет.