Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный]
Шрифт:
– Будут преследовать, – убежденно сказал Буко. – А ну давайте выпотрошим колебку. Заберем деньги и поскорее сматываемся.
Он подошел к экипажу, рванул обитую сукном плетеную ивовую дверцу. Дверца поддалась, но всего на дюйм, потом захлопнулась снова. Было ясно, что ее держат изнутри. Буко выругался, рванул сильнее. Раздался писк.
– Что такое? – удивился, поразившись, Рымбаба. – Пищащие деньги? А может, колектор в мышах налог собирал?
Буко жестом подозвал его на помощь. Вдвоем они рванули дверцу с такой силой, что оторвали ее начисто, а
Рейневан вздохнул. И замер, раскрыв рот.
Ибо на сей раз тождественность не могла вызывать ни малейших сомнений.
Тем временем Буко и Рымбаба взрезали ножами покрывало, вытащили из обитого шкурами чрева колебки девушку, такую же светловолосую, тоже в синяках, одетую в такую же зеленую cotehardie [363] с белыми рукавичками, может, только помоложе, пониже ростом и попухлее. Именно эта вторая, полненькая, все время пищала и теперь, когда Буко толкнул ее на траву, вдобавок принялась рыдать. Первая сидела тихо, не отпуская дверцу колебки и заслоняясь ею словно павенжей.
363
длинное и плотно облегающее женское платье (фр.).
– Клянусь палицей святого Дальмаста, – вздохнул Куно Виттрам. – Что еще такое?
– Не то, чего мы ожидали, – трезво отметил Тассило. – Прав был господин Шарлей. Сначала надо было убедиться, а уж потом нападать.
Буко фон Кроссиг вылез из колебки. Кинул на землю какие-то тряпки и наряды. Его мина совершенно недвузначно говорила о результатах поисков. Каждого, кто не был уверен в том, что нашел Буко, очередь отвратительных ругательств должна была убедить в том, что ожидаемых пятисот гривен в колебке не было.
Девушки в страхе прижались друг к другу. Та, что повыше, натянула cotehardie до щиколоток, заметив, что Ноткер Вейрах лакомо посматривает на ее изящные лодыжки. Та, что пониже, похлипывала.
Буко скрежетнул зубами, сжал рукоять ножа так, что побелели костяшки пальцев. Мина была взбешенная, он, несомненно, бился с мыслями. Гуон фон Сагар сразу же заметил это.
– Пора взглянуть правде в глаза, – фыркнул он. – Ты осрамился, Буко. Все вы осрамились. Совершенно ясно – сегодня не ваш день. Отправляйтесь-ка лучше домой. Да поскорее. Прежде чем снова не выпадет вам сыдиотничать.
Буко выругался, на этот раз его поддержали и Вейрах, и Рымбаба, и Виттрам, и даже Вольдан из Осин из-под перевязки на глазу.
– Что делать с девками? – Буко словно только теперь их заметил. – Прирезать?
– А может, отхендожить? – мерзко ухмыльнулся Вейрах. – Господин Гуон немного прав, действительно скверный нам сегодня выпал день. Так, может, хоть закончить его каким-никаким приятным действом? Возьмем девок, отыщем подходящий стог, чтобы помягче было, и там их обеих совместно
Рымбаба и Виттрам захохотали, но как-то неуверенно. Вольдан из Осин застонал из-под окровавленного полотна. Гуон фон Сагар покрутил головой.
Буко сделал шаг к девушкам, те сжались и плотно обняли друг друга. Младшая заплакала.
Рейневан схватил за рукав Самсона, который уже собрался было вмешаться.
– И не думайте, – сказал он, обращаясь к раубриттерам.
– Что?
– И не думайте к ней прикоснуться. Это может для вас плохо кончиться. Она дворянка и не из последних. Катажина фон Биберштайн, дочь Яна Биберштайна, хозяина Стольца.
– Ты уверен, Хагенау? – прервал долгую и тяжелую тишину Буко фон Кроссиг. – Не ошибаешься?
– Он не ошибается. – Тассило де Тресков поднял и показал всем извлеченный из колебки сак с вышитым гербом – красным оленьим рогом на золотом поле.
– Точно, – согласился Буко. – Биберштайнов знак. Которая из них?
– Та, что повыше, старшая.
– Ха! – Раубриттер уперся руками в бока. – Вот мы и завершим день приятным акцентом. И возместим свои потери. Губертик, свяжи ее. И посади на коня перед собой.
– Накаркал я. – Гуон фон Сагар развел руками. – И верно, этот день подбросил вам новый случай показать себя идиотами. Не в первый раз, ей-богу. Я вот думаю, Буко, у тебя это врожденное или благоприобретенное?
– А ты, – Буко отмахнулся от чародея, подошел к младшей, которая скорчилась и начала хлюпать носом, – ты, девка, вытри нос и слушай внимательно. Сиди здесь и жди погоню, за тобой-то, может, и не послали бы, но за Биберштайнувной придут наверняка. Хозяину в Стольце передашь, что выкуп за его доченьку составит… пятьсот гривен. Конкретно, значит, пятьсот коп пражских гривен. Для Биберштайна это раз плюнуть. Господин Ян будет уведомлен о способе выплаты. Поняла? Гляди на меня, когда с тобой говорят. Поняла?
Девочка сжалась еще больше, но подняла на Буко голубые глазки и кивнула.
– А ты, – серьезно заметил Тассило де Тресков, – действительно считаешь, что это удачная мысль?
– Действительно. И довольно об этом. Едем.
Буко повернулся к Шарлею, Рейневану и Самсону:
– А вы…
– Мы, – прервал Рейневан, – хотели бы ехать с вами, господин Буко.
– Это почему же?
– Хотели бы вас сопровождать. – Рейневан не отводил глаз от Николетты, не обращая внимания ни на шипение Шарлея, ни на мины Самсона. – Для безопасности. Если вы не против…
– Кто тебе сказал, что не против? – сказал Буко.
– И не надо, – вполне значительно сказал Ноткер Вейрах. – Зачем? Не лучше ли, чтобы при данных обстоятельствах они были с нами? Вместо того чтобы быть у нас за спиной? Насколько я помню, они собирались ехать в Венгрию, с нами им по пути…
– Лады, – кивнул Буко. – Поехали с нами. По коням, comitiva. Генричек, присматривай за девкой… А у вас, господин Гуон, что за мина такая кислая?
– А ты подумай, Буко. Подумай.