Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный]
Шрифт:
– Что, еще раз спрашиваю, ты хочешь этим сказать?
– Кроме того, что сказал, ничего.
– Господин Горн?
– Что?
– Вы обещали мне свободу. Когда всё честно и обстоятельно расскажу.
– Ты не всё еще рассказал. Кроме того, зачем тебе свобода? Грелленорт выследит тебя и прикончит даже на краю земли. А в Совиньце тебя не найдет.
– Вы обещали…
– Знаю, Шиллинг, знаю. Обещал, сдержу слово. Когда всё расскажешь. Так что рассказывай. Сколько людей вы убили?
Рейневан не ждал, что такой вопрос смутит Шиллинга. И не ошибся. Не смутил. Ренегат лишь слегка сожмурил глаза. И чуть дольше, чем обычно, обдумывал ответ.
– Думаю, –
– Купца Чайку вы убили вместе с женой. – Горн спокойным голосом засвидетельствовал, что он хорошо проинформирован и что знает, в чем дело. – Йохан Клюгер и вся его семья погибли в пожаре, в доме, который вы подожгли, предварительно заблокировав двери и окна.
– Бывало и так, – сухо подтвердил ренегат. – Но редко. Обычно караулили одиноких…
– Как моего брата. – Рейневан удивился своему спокойствию. – Расскажи мне об этом убийстве. Ты ведь принимал в нем участие?
– Ну, принимал… – В подсиненных глазах Шиллинга блеснуло что-то странное. – Но… Вы должны знать… Я был под действием гханджьи и гашш’иша, мы все были, как обычно. В таком состоянии не понимаешь, сон ли это или явь… Но не я проколол вашего брата, господин Беляу. Не вру. Чтобы вас в этом убедить, признаюсь, что проколоть хотел, но попросту я к нему не протиснулся. Было нас тогда восемь, Грелленорт девятый. Он, Грелленорт, ударил первым.
– Брат… – Рейневан проглотил слюну. – Он умер быстро?
– Нет.
– Всегда ли вы ездили убивать под командованием Грелленорта? – Горн решил, что пора вмешаться и изменить тему. – Я знаю, что он иногда убивал сам. Собственноручно.
– Ему это нравилось, – скривил губы ренегат. – Но самое главное состояло в том, чтобы направить подозрения на кого-то другого. Или посеять страх, что будто бы это какая-то нечистая сила убивает купцов. Как-то было, в 1425 году, после Снежной Богородицы Грелленорт приказал нам прикончить римарского мастера в Нисе, забыл, как его звали, после этого тут же быстро ехать под Свидницу и убить купца Ноймаркта. Он же, Грелленорт, в это же время собственной рукой укокошил некоего Пфефферкорна в притворе немодлинской церкви и сразу после этого – рыцаря Альбрехта Барта под Стшелином. Ну, и верил народец, что это дело рук лукавого или того, кто с дьяволом в сговоре. А это и требовалось.
– Под Старый Велислав, – сказал Горн, – Грелленорт привел десяток Всадников. Кроме тебя, трусливо унесшего ноги, никто в битве головы не снес. Сколько осталось в Сенсенберге?
– Я не уносил ноги, и я не трус, – неожиданно резко отреагировал Бруно Шиллинг. – Я бросил Грелленорта, потому что давно вынашивал этот план и только ждал подходящего случая. Потому что с меня достаточно было всех этих преступлений. Потому что я испугался наказания Божьего. Потому что нам Грелленорт приказывал кричать «Adsumus» и «Veni ad nos». И мы кричали. Выкрикивали, убивая «In nomine Tuo!». А когда приходило протрезвление после гханджьи, становилось страшно. Перед Божьим возмездием за кощунство. И я решился все бросить… Бросить и искупить… Я не полностью и окончательно плохой…
«Врет», – подумал Рейневан, а глаза и голова его вдруг наполнились видениями, видениями четкими и беспощадно ясными. Придушенный крик, кровь, отблески пожара на клинке, отображение перекошенного лица Шиллинга на полированной стали, его жестокий хохот. Опять кровь, ручейком стекающая на стремена и вставленные в них шиповидные железные
«Врет, – вздрогнул Рейневан. – Врет. Он полностью и окончательно плохой. Только таких притягивает Сенсенберг и чары Грелленорта».
– Врешь, Шиллинг, – сказал бесстрастно Горн. – Но я не о том спрашивал. Сколько всадников осталось в Сенсенберге?
– Максимум десять. Но скоро Грелленорт будет иметь в своем распоряжении столько, сколько ему надо. Если уже не имеет. У него для этого есть способ.
– Какой?
Ренегат открыл рот, хотел что-то сказать, но запнулся. Кинул глазом на Рейневана, быстро отвел взгляд.
– Он притягивает, господин Горн. Притягивает к себе… некоторых. Манит, будто… Ну… как…
– Как пламя бабочек?
– Да, именно так.
Поход, который совинецкий гарнизон совершил куда-то на юг, должно быть, получился удачным и выгодным. Кнехты вернулись веселыми и теперь развеселялись еще больше. Некоторые, судя по несвязной речи и пению, были даже готовы веселиться до потери сознания.
Tri veci na svetehoj'i vstcky r'any:v'inecko, panenkaa s'acek nacpan'y! [880]880
Три вещи на свете лечат все раны: винцо, девушка, полный кошелек (чеш.).
– Горн?
– Слушаю тебя, Рейнмар.
– Каким образом ты узнал о дезертирстве Шиллинга? И о том, что Унгерат держит его и хочет обменять на сына?
– У меня есть свои источники.
– Ты очень лаконичен. Больше ни о чем не спрошу.
– И хорошо.
– Вместо вопроса утверждаю: Шиллинг был единственной причиной твоей акции над Ользой.
– Естественно, – равнодушно признался Горн после непродолжительной тишины, прерываемой уханьем сов. – Для меня. Для остальных причиною был Кохловский. Если б не Кохловский, я не получил бы от Корыбута ни людей с Одр, ни денег. Кохловский – это важная фигура в торговле оружием. А смена политического цвета и стороны Яном из Краваж было весьма счастливым стечением обстоятельств, ничем больше. О тебе же, чтобы упредить твой следующий вопрос, я даже и не знал. Но обрадовался, когда увидел.
– Любезно с твоей стороны.
Отголоски с подворья стихали. Немногочисленные чуть потрезвее бургманы еще пели. Но в репертуаре начали преобладать куплеты как-то менее жизнерадостные.
Ze zeme jsem na zem prisel,na zemi jsem rozum n'asel,po n'i chod'im jako p'an,do n'i budu zakop'an… [881]– Горн?
– Слушаю тебя, Рейнмар.
881
Из земли я вышел, на земле ум нашел, по земле хожу как пан, в нее буду закопан… (чеш.).